– Это почему же?

– Нам, разумеется, известны эти слухи о вас.

– Какие слухи?

Кайзер нагло усмехается:

– Шпионаж, личные связи с Гитлером и Сталиным, награждение орденом Ленина и так далее, и так далее. Как только ситуация нормализуется, вас станут ненавидеть в старой доброй Европе - неважно, соответствуют ли слухи действительности или нет.

– Это ложь!

Кайзер снисходительно усмехается, словно бы говоря: "Ну хорошо, хорошо", а затем продолжает:

– У нас в Америке из того, что вам здесь, в Германии, доставляет одни заботы, можно запросто составить капитал. Без проблем, госпожа Чехова, уверяю вас - без проблем...

И он не лукавит, к сожалению: еще несколько месяцев назад одна из ведущих нью-йоркских газет предлагала мне через посредника отправиться в Америку и написать мемуары. При этом важны были не факты и подлинная историческая правда сами по себе, а сенсационность всего того, что я напишу. А если то, что было в действительности, окажется не так красочно, этому можно со спокойной совестью помочь - например, упомянуть о моих интимных контактах с высшими должностными лицами Третьего рейха, "лучше всего о тех, кто уже мертв, чтобы нам не докучали назойливыми опровержениями".

Далее мне дали понять, что этими мемуарами я обеспечу себя до конца своей жизни, не считая того, что "после публикации откровений миллионеры выстроятся к вам в очередь"...

Таково, в общем и целом, предложение американской газеты, о котором, несомненно, знает мистер Кайзер и которое он не прочь дополнить своими намеками.

Однажды воскресным утром Кайзер появляется в моей квартире, как обычно, настаивает на моем согласии и дает понять, что во второй половине дня улетает в Вену, чтобы вести переговоры с Рудольфом Пракком.

На радостях, что Кайзера не будет пару недель, я совершаю две глупости: прошу его захватить в Вену костюм Пракка, который коллега оставил у меня в самом конце войны, а кроме того, привезти из Вены бриллиантовое кольцо, которое я, в свою очередь, оставила у Рудольфа Пракка на сохранение.

Вечером Кайзер не в Вене, а все еще в Берлине.

После спектакля он является в мою гримерную, не говоря ни слова, подходит к телефону, набирает номер и докладывает какому-то американскому майору, что он только что разыскал меня и, хотя уже поздно, пусть майор ждет его в любом случае...

Кайзер кладет трубку, бросает на меня красноречивый взгляд ("Итак, кое-что я раскрыл, моя дорогая..."), затем идет к двери, рывком раскрывает ее, проверяет, нет ли кого в коридоре, снова закрывает дверь, выключает свет, подходит к окну и всматривается наружу.

– Что это все значит, мистер Кайзер?!

Кайзер продолжает всматриваться в темноту и наконец спрашивает меня, с трудом сдерживаясь:

– Что за дельце вы задумали с этим костюмом?

– С каким костюмом?

– С тем, который якобы принадлежит господину Пракку.

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

– Не изображайте из себя невинного ангелочка, дорогуша, вы - актриса. Притворяться - ваша профессия.

Я встаю, снова зажигаю свет и говорю совершенно спокойно:

– Как это часто бывает, существует два выхода, мистер Кайзер: либо вы уходите сами, либо я прикажу выкинуть вас отсюда.

Кайзер реагирует на это, как настоящий киногерой: с сожалением пожимает плечами, вынимает голубой листок бумаги из своей папки, медленно разворачивает его и кладет передо мной.

– Эта бумага вам, конечно же, не известна?
– усмехается он.

Передо мной лежит светокопия с какими-то кружками, линиями, геометрическими фигурами и математическими формулами.

– Нет, - отвечаю я, сбитая с толку, - я не знаю, что это такое.

– Так я и думал, - насмешливо улыбается Кайзер, - не соблаговолите ли взглянуть еще раз?..

Я рассматриваю светокопию ближе - по краю она явно была прострочена швом, остались дырки.

– Ну, что теперь скажете?

– Ничего.

Кайзер кивает, открывает свой чемодан, вынимает костюм Пракка и спрашивает:

– Но этот костюм вы узнаете?..

– Да.

– Вы дали его, чтобы я отвез в Вену...

– Да.

– Значит, вы больше не отпираетесь?

– От чего я больше не отпираюсь?

Кайзер берет светокопию со стола и сворачивает ее:

– От того, что вы пытались переправить со мной эту бумагу в Вену...

– Я не понимаю вас.

Кайзер принимает вид полицейского комиссара, который близок к цели.