– С кем согласовал отход?

– С командиром 509-го полка майором Рыльцевым, с командиром роты, на позициях которой мы располагались, старшим лейтенантом Бирюковым. Мы подменили его сводную группу.

– А с армейским комиссаром почему вопрос не согласовали?

– А откуда я знал, что он находится там? И что произошло, собственно? Приказа штурмовать Карасу-Базар я не получал. Помог мужикам удержать поселок и отошел, так как не своим делом пришлось заниматься. Мало того, что постоянно Нечихайло роту третировал разгрузкой-погрузкой, так еще и за 44-ю армию воевать, что ли?

– Ладно-ладно, ты не шуми! Ты что-то не договариваешь. Я тебя как облупленного знаю! Ты просто так из боя хрен выйдешь! Не ври, а говори, как есть!

– Я бы расстрелял командира 236-й дивизии, – выдавил из себя Дмитрий.

– Я бы тоже, дальше!

– В общем, пока было темно, и командовали всем комбат Шаронов и комполка Князев, все шло нормально. У меня сорок пулеметов, двадцать из которых с оптическими прицелами, двадцать снайперов и двадцать три автоматчика. Задавили мы немцев, только минометчики сильно мешали. Мотались туда-сюда по поселку, никак их накрыть не могли, а в полку минометов нет. Охотились за ними с помощью гаубиц, а стреляют их артиллеристы херово. До утра с ними и промаялись. Тут какой-то козел послал батальонную группу вперед. Немцы отошли на квартал, оставив в каждом доме прикрытие. И положили на землю мужиков. Пришлось идти вперед и выбивать «прикрышку», так как у батальона гранат почти не было. Прошли квартал, но запасы гранат не резиновые. Тут кто-то посылает вперед танки, с 20-мм пукалкой!

А они даже стену пробить в доме не могут. Пехота не пошла, танки сожгли. Двадцать штук. Следующим номером программы явно был бы штурм поселка моей ротой. С пустым боекомплектом. Под таким командованием идти в бой бессмысленно. Рота вела бой грамотно и почти без потерь. Бойцы у меня, что надо. А управлять боем надо уметь, и точно рассчитывать каждый шаг и каждое движение. Была бы безвыходная ситуация, я бы остался, а так, класть роту из-за какого-то…

– Прекрати немедленно! Ладно, все понятно. Тут тебе Мехлис какой-то подарок оставил. Возьми! – он достал из стола и протянул Дмитрию пакет. Дима покрутил пакет в руках и вскрыл его. Совершенно непроизвольно у него вырвалось:

– Ах, ты ж, сука!

– Что ты сказал? – спросил Батов, но увидев побелевшее лицо Матвеева, протянул руку: – Дай!

Дмитрий покачал головой, но Павел Иванович с силой забрал пакет и вытряхнул его на стол. Оттуда выпала упаковка немецких презервативов.

– Что это? – спросили Горшков и Бархоткин.

– Не понял, что за дурацкий подарок? – сказал Батов.

Дмитрий забрал упаковку со стола.

– Объясни, в чем дело, и почему ты такой белый?

– Разрешите не объяснять!

– Нет!

– Это личное!

– Тем более!

– Мою девушку депортировали.

Все замолчали.

– За что?

– Командир из Особого отдела 44-й армии сослался на какое-то постановление от 1938 года.

– Сядь! Ты мне все сказал?

– Абсолютно, товарищ генерал. Даже то, что никому бы не сказал.

– Хорошо, Дмитрий. Успокойся и, пожалуйста, ничего не предпринимай против него. Найдем мы твою девушку. Обязательно найдем. Если, конечно, дело не связано с контрразведкой. Она же в оккупации была?

– Была. Активная подпольщица.

– Ну, тогда легче. В общем, я подключу нужных людей, но обещай мне: самостоятельно ничего не предпринимать.

– Есть, товарищ генерал.

– Иди! Займись делами, будет легче.

– Есть! – Дмитрий развернулся и вышел из кабинета. Его била дрожь, ненависть просто захлестнула все его мысли. Бойцы, ожидавшие его, видя не совсем обычное выражение лица начальства, быстренько и без разговоров уселись в машину.

– В роту! – приказал Матвеев и всю дорогу молчал. Сжав нервы в кулак, Дмитрий выслушал доклад дежурного. Откозырял, сказал:

– Вольно! – и прошел в свою комнату. Полчаса никто его не беспокоил, затем раздался осторожный стук в дверь.

– Товарищ лейтенант, разрешите? – раздался голос Костина.

– Заходи, Владимир Николаевич.

– Что случилось? Почему на вас лица нет? – тут он заметил орден и попытался поздравить Дмитрия.

– Не надо об этом, товарищ старший политрук. Вот, возьмите медаль, удостоверение, и вручите Савельеву. Я не приду на построение, у меня был очень тяжелый день.

Серьезные бои развернулись у села Рейзендорф или Фрайлебен, некогда богатого колхоза. Населения там не осталось, до войны в колхозе жили почти исключительно евреи. Перед самой войной рядом с селом был открыт один из крупнейших аэродромов на территории Крыма.

Здесь базировались тяжелые бомбардировщики ТБ-3 Черноморского флота. Во время войны стояли бомбардировщики Хейнкель-111 сотой дивизии люфтваффе.

Ко дню высадки, Манштейна поддерживало три дивизии бомбардировщиков и одна, 77-я, дивизия истребителей. Из допросов захваченных в Джанкое летчиков и штабных офицеров 27-й бомбардировочной дивизии стало известно, что одной дивизии, 51-й, более не существует. Ее потери после проведенных рейдов по аэродромам и усиления штурмовок составили более ста пятидесяти самолетов, 27-я дивизия пострадала меньше, более половины летчиков сумели улететь из Джанкоя в Евпаторию и Сарабуз, но технический состав по большей части погиб, плюс потеряно техническое и автомобильное обеспечение этой дивизии. Для восполнения потерь, люфтваффе решило перебросить из Германии четыре «группе» из первой учебной дивизии, которая базируется в Кенигсберге. Ожидаемое время прибытия – март месяц. Посылать только самолеты, без наземного обеспечения, Геринг, с согласия Манштейна, отказался.