В спальне я попробовала воспользоваться заклинаниями, но те не поддавались мне. Даже простейшие, вызубренные наизусть. Наверное, не обошлось без Дарданы и придворных магов, которые попросту наложили блок на любые мои чары в пределах дворца или всей столицы.

Но даже это не могло вывести меня из себя. С недавних пор мир стал казаться проще, легче, понятнее. У меня впервые за двадцать с лишним лет появился смысл жизни. Я обрела его внезапно и никогда уже не выпущу их ладоней.

Когда есть к кому возвращаться, уходить как-то проще…

Я достала карандашный рисунок, разгладила замятые углы. Девушка с портрета смотрела со всей наивностью человека, который не знает о будущем и не опасается его. Счастливая.

На сегодняшний день мною было выбрано самое скромное из возможных платьев: с высоким горлом, в пол, не открывающее и кусочка кожи. Я одобрительно осмотрела себя в зеркале. Король просил спокойную невесту? Получите, распишитесь. Перед вами сама покорность. Отныне я буду серой мышью, тенью себя прежней.

Мама пыталась поговорить со мной, но я сослалась на головную боль, а на следующее утро — на боль в животе; на нездоровье; на расстройство желудка; на вялотекущую депрессию. Дни я проводила в комнате точно принцесса, заточенная в башне, и выходила только к приемам пищи.

Но на шестой день я изменила себе. Едва в окна ударил кроваво-красный рассвет, я вошла в храм всех богов и молча уставилась на алтарь. Богиня милосердия смотрела на заблудшее дитя с состраданием. Кроме нас, в храме никого не было. Природная магия сочилась из щелей, ибо ею было пропитано всё вокруг. Храм представлял собой кувшин, собравший колдовство воедино. Клянусь, я могла нащупать магию пальцами, если проводила теми перед собой.

Я не увидела, как в храм вошел человек, нарушив моё единение с богиней. Его шаги гулким эхом отдавались в ушах, звучали в унисон с моим сердцем. Я сжала и разжала кулаки, прикрыв веки, стараясь не обращать на человека внимания. Тот сел поодаль и вполголоса произнес молитву.

Мне требовалось полнейшее сосредоточение перед тем, что неминуемо свершится. До свадьбы оставалось двое суток.

Спустя полчаса я покинула опустевший храм и вернулась в свою комнату, где повалилась лицом в подушку. После единения с богами здешних краев, тело абсолютно обмякло, словно перестав принадлежать мне.

К сожалению, выспаться не удалось. Ближе к полудню мама вломилась в спальню без разрешения. Взгляд её был пуст, под глазами залегли глубокие тени.

— Дочка… — прошептала мама и кинулась мне на шею.

Она долго сжимала меня озябшими пальцами, а я не вырывалась из стальных объятий.

— Что случилось?

— Аня… Анечка… — Мама обхватила моё лицо руками и всмотрелась так пристально, словно боялась чего-то, что может увидеть на дне моих глаз. — Я решила, что ты должна знать. Что-то случилось с твоим другом. Ему запретили выезд из столицы, но он нарушил его и сбежал… гнался за кем-то… его потеряли… Он словно исчез… Только что пришел зов из Велиции, оборотни не могут отыскать его.

— Почему тебя это волнует? — уточнила я, едва справляясь с дрожью, что прокатилась по рукам и ногам. — Сомневаюсь, что Ричард заявится в Кристань после открытых угроз Харота.

— Меня тревожит не это. Скорее всего Ричард… — мама запнулась, — погиб, иначе поисковики бы напали на его след. Аня, прости меня, я только теперь осознала, сколь сильно он был тебе дорог…

Я сжала пальцы так сильно, что ногти впились в кожу. До крови прикусила нижнюю губу. Соленая струйка стекла к подбородку, и мама стерла её подушечкой указательного пальца. Она плакала навзрыд, а вот мои глаза были сухи. Появилось чувство, что на комнату кто-то наложил сильнейшие успокоительные чары, потому что во мне ничего не екнуло, не сломалось, не оборвалось струной. Я стояла, прислушиваясь к внутренним ощущениям, но ловила себя на единственной мысли: мне не хочется удавиться.

— Я должна сама сообщить всё Маделин, — сказала осипшим голосом. — Она не справиться, если к ней заявится кто-то сторонний и огорошит смертью внука. Я должна извиниться перед ней за всё. Скажешь Хароту, чтобы его люди не лезли к нам?

Мама часто закивала.

Тем же вечером я отпаивала знахарку успокоительными настойками, а заодно отпаивалась и сама.

Время будто остановилось, чтобы никогда уже не возобновить ход.

Мы многое обсудили. О предложении Ричарда и моем отказе. О наших неумелых попытках сблизиться. О том, как я сама отталкивала от себя единственно необходимого человека. И о том, во что это вылилось…

Ранняя осень в этом году потеряла всякий рассудок. Столицу запорошило метелью, снег стекал по моим щекам, когда я возвращалась в замок. Но у самых ворот меня прошибло эмоциями. Я рухнула на колени перед людьми, что суетливо неслись по улицам города, уронила лицо в ладони и разрыдалась. Я задыхалась от собственного крика. На меня озирались, рассматривали с удивлением. Кто-то пытался подать руку, спрашивал о чем-то. Мне пихали зелья, бормотали успокаивающие речи. Но я не сдвинулась с места до тех пор, пока не прибежала перепуганная мама.