Ну, да ладно. Хватит про любовь. Продолжу про школу. У нас всё-таки история скорее производственная, чем любовная.

Итак, у АлиСанны отпуск закончился, а у её Любимого (тогда ещё без слова «муж») как раз начался. И он в полном соответствии с теми качествами, которые в нём увидела всё ещё по-прежнему юная, но в результате выпавших на её долю испытаний уже изрядно помудревшая АлиСанна, и которые в нём действительно были, не сделал вид, что проблемы его невесты исключительно её проблемами и являются. А провёл свой отпуск, почти в одиночку растаскивая парты и стулья из школьного подвала по кабинетам. Этажей в школе было, напомню, пять. А Любимый у АлиСанны – один. Ей было его ужасно жалко, и она всё порывалась помочь. Но он, разумеется, не давал. Потому что иначе это был бы какой-то неправильный мужчина. А он, хотя было ему всего двадцать шесть, был очень даже правильным, таким, о котором мечтают девушки.

В школе на влюблённую, парящую АлиСанну и немногословного, спокойного и надёжного Любимого смотрели сначала недоумевающе. Как же, весной был один, теперь вдруг другой. В другом бы коллективе и другого бы человека заклеймили, пожалуй, за аморалку. Однако с АлиСанной такого не произошло. Кто-то, может, и позлословил за глаза. Но и только. Во всяком случае, до неё никакие сплетни и слухи не дошли. А большинству же коллег Любимый страшно понравился.

– Какой парень, - сказали ей в разных вариациях почти все коллеги женского пола.

Она и сама это знала. Но всё равно цвела от счастья. Настолько, что даже друг её бывшего мужа математик Михаил Юрьевич, тот самый, которого она когда-то сама привела к ним в школу, увидев сияющую АлиСанну в коридоре, вдруг очнулся от своей всегдашней задумчивости и сказал:

– Алис, ты сказочно выглядишь.

АлиСанна так удивилась этому неожиданному комплименту (Михаил Юрьевич дамским угодником не был), что только глазами похлопала и растерянно улыбнулась. Но потом, вечером, вдруг вспомнила и поняла, что она и вправду, пожалуй, неплохо выглядит, раз даже Миша это заметил.

Вот так, в делах и любви закончились каникулы и подошло неминуемое первое сентября. Утром Любимый приехал с другого конца Москвы к АлиСанне с букетом роз и доставил её до обновлённой школы. Она, школа, и внешне была уже совсем другая. Из бежевой её зачем-то перекрасили в ярко-ярко-розовый цвет и срубили все каштаны, росшие у крыльца. АлиСанна, когда это впервые увидела, чуть не заплакала. И кольнуло сердце что-то, похожее на предчувствие. И подумалось: это начало конца. Ах, как близка АлиСанна была в тот момент к истине. Но, конечно, этого и не подозревала и предчувствие прогнала. Хотя каштанов было очень жаль, конечно.

Первое сентября выдалось пасмурным и туманным, будто и не первый день осени вовсе, а глухой ноябрь на дворе. Но при этом было довольно тепло и с неба не капало. И АлиСанна с Любимым шли за руку к школе под горку, как когда-то явившаяся устраиваться на работу юная Алиса. Среди деревьев показалось розовое здание, совсем не такое, как раньше. АлиСанне снова стало грустно. Но тут она замерла. Весь фасад школы до второго этажа был исписан матерными словами.

– О Господи, - простонала АлиСанна и машинально посмотрела на часы. Было семь часов утра. Через час начнут подходить родители и дети, а тут такое. И маленькие первкоклашки… у них праздник… а они увидят это безобразие… Она высвободила свои пальцы из руки Любимого и побежала. Это снова включился и заработал на полную мощность инстинкт У: уберечь, защитить, помочь… Любимый поспешил за ней.

В школе была только расстроенная Марианна Дмитриевна.

– Вы видели?! – вместо приветствия закричала АлиСанна. Глупый, конечно, вопрос. Как можно было не увидеть корявые чёрные буквы, изуродовавшие свежепокрашенное здание?

Марианна Дмитриевна убито кивнула.

– Надо что-то делать!

– Что?

– Растворитель есть? – спокойно спросил возникший в дверях Любимый.

– Есть, - кивнула директор.

– А розовая краска?

– Да. Осталась от строителей.

– Мы успеем, - пообещал Любимый.

И они и вправду успели. Помогли и другие коллеги, которые тоже были поражены варварством. Общими усилиями кое-где оттёрли, кое-где закрасили. Фасад, конечно, был уже не такой ровно-розовый, влажные пятна темнели на нём, притягивая взгляды. Но пятна – не грязная ругань.

Выдохнув, АлиСанна посмотрела на Марианну Дмитриевну и погрустнела. Та выглядела ужасно: усталая, измученная, непривычно тихая. И снова предчувствие закопошилось в душе. Но тут зазвучали голоса: во дворе школы стали собираться дети и родители. АлиСанна молча вынула бутыль с растворителем и тряпку из руки директора и унесла их в подвал, где они хранили разные хозяйственные мелочи. Некогда было грустить. Начинался новый учебный год.

И поначалу всё вроде бы было неплохо. Или это влюблённой АлиСанне так казалось?

Но в конце октября Марианна Дмитриевна неожиданно для всех уволилась. Не выдержала напряжения долгого ремонта и последующих бесконечных проверок: всё допытывались, не было ли злоупотреблений и растрат. Ещё в сентябре она начала болеть. Все надеялись, что оклемается и всё пойдёт по-прежнему. Но Марианна Дмитриевна решила по-другому и ушла. Следом за ней уволились Люблинский с женой Галиной Теодоровной (которую все дети звали "Тореодоровной"), бухгалтер, и многие другие. Анна Владимировна Епифанова отправилась в декрет, следом за ней и завхоз, мама Лены (секретаря) и Тани (библиотекаря) Чуприниных тоже решила родить ещё одного ребёнка, Таня тоже уволилась и только Лена пока осталась. Школа замерла. Было неясно, как теперь жить.