— Ты приятно пахнешь.

Она облизывает губы и бросает на меня быстрый взгляд.

— Это лаванда, — объясняет она мне. — Это поможет тебе заснуть.

— Поможет?

— Так говорят.

Я мгновение размышляю. Не знаю, кто так говорит, но должен признать, что запах расслабляющий. Я прислоняюсь щекой к её плечу и глубоко вдыхаю. Меня быстро одолевает усталость и, когда она кладёт руку на мою спину и проводит пальцами по плечу, мою голову наполняет запах её кожи. Она просовывает другую руку под мою голову, убаюкивая меня.

Окутанный запахом лаванды, я засыпаю в её объятиях.

Резкий удар, крик. Резкий удар, крик. Удар, крик.

Я чувствую под челюстью мозолистую руку, и мою голову грубо тянут вверх. Тёмное, бородатое лицо с дикими глазами сверлит меня взглядом.

— Расположение! — кричит он в тысячный раз.

Я облизываю губы, делаю глубокий вдох и киваю.

— Они... они... — я делаю паузу и собираю во рту слюну. Бородатое лицо наклоняется ближе, чтобы расслышать мои произносимые шёпотом слова, и я отвожу голову назад, смотрю прямо в его глаза и плюю ему в лицо.

Слышны крики на фарси, меня освобождают от цепей, которыми я был прикован к потолку, и бросают на землю. И, прежде чем вытащить из здания обратно на солнце, бьют по рёбрам сапогами с металлическими носками.

Нет, нет, нет... только не туда! Не надо обратно в яму! Нет, нет, нет!

— Не возвращайте меня обратно! Нет! Пожалуйста, пожалуйста, не надо!

— Тсс…

Моё сердце колотится, и я не могу отдышаться. Хотя образы из моего сна исчезли, я чувствую пот по всему телу и вкус песка во рту. Ощущаю вокруг себя прикосновения рук, и на мгновение усиливаю на них свою хватку, вонзая пальцы в мягкую плоть.

— Убери их!

— Здесь никого нет, кроме меня, Эван. Всё в порядке. Ты в порядке.

Судорожно дышу, мои глаза горят, и сколько бы раз я ни сглатывал, во рту всё ещё чувствуется песок. Открываю глаза, обескураженный незнакомой обстановкой, – комната, которую я совсем не узнаю, кровать, которая совсем не кажется мне знакомой, и женщина, имя которой я не помню.

Быстро моргаю, пытаясь осмыслить то, что меня окружает. Я в своей новой кровати, в своей новой квартире – не в пустыне. Ко мне прижимается мягкое тело, и кончики пальцев трут верхнюю часть сухожилия на шее и затылок. Я вдыхаю роскошный аромат и снова погружаюсь в сон.

***

Утром я просыпаюсь один, но место рядом со мной всё ещё немного тёплое.

Я слышу, как кто-то передвигается по кухне, и чувствую запах кофе и бекона. Заставляю себя подняться с кровати и направляюсь, потирая глаза, в гостиную.

Алина на кухне, в моём халате, переворачивает блинчики. Её волосы стянуты в высокий конский хвост, ноги босые, но она, кажется, не возражает против холодного деревянного пола. Мой извращённый ум на миг вызывает в воображении образ того, как она выглядела бы, если бы была беременна, но я быстро отбрасываю эту нелепую мысль. Она тянется к столешнице и небрежно подносит чашку кофе к губам.

Вся эта сцена сюрреалистична.

Она замечает меня и её глаза распахиваются шире в то время, как тело мгновенно застывает. Она наблюдает за мной ровно четыре секунды прежде, чем её плечи расслабляются, и она ставит чашку обратно на стойку.

— Ты долго спал, — говорит она тихо. — Я подумала, ты будешь голоден.

— Да. — И это правда. Я голоден, и еда пахнет фантастически. Наливаю себе чашку кофе и молча наблюдаю, как она всё раскладывает на две тарелки.

Я готовлю для себя, и не так уж и плохо, но есть что-то в том, когда готовит женщина, – такая еда всегда кажется мне вкуснее. Может быть, это потому, что я прилагаю усилия только для того, чтобы эту еду съесть, а не приготовить. Так или иначе, всё очень вкусно и напоминает мне стряпню Леле. Сметаю всё с тарелки и возвращаюсь за добавкой.

Я завершаю завтрак раньше Алины, хотя у неё на тарелке намного меньше блинчиков. Наливаю себе ещё одну чашку кофе, сажусь за кухонную стойку и наблюдаю в окно за рекой. Поток транспорта в утренние часы довольно плотный, но пробка в этот адский час-пик, похоже, рассасывается. В воздухе кружат снежинки, но, коснувшись дороги, тут же тают.

Помимо негромкого позвякивания и бряцания посуды, пока Алина моет её в раковине, в квартире больше не слышны никакие звуки. Я не предлагаю помощь, меня вполне устраивает просто сидеть тут и позволять ей заниматься своими делами. В квартире тепло, несмотря на зимний пейзаж за большими, от пола до потолка, окнами, и уже долгое время я не чувствовал себя так спокойно. Наблюдать, как она возится на кухне, увлекательно, но я, должно быть, всё ещё чувствую последствия того, что последнее время не спал больше одного-двух часов кряду, и слишком слаб, чтобы дать волю своим низменным инстинктам. Вместо этого я начинаю думать.

Рефлексия совсем не типичное для меня занятие. Раньше я заставлял себя размышлять, посещая регулярные сеансы терапии с назначенным правительством военным психологом, но перестал играть в эту игру с тех пор, как покинул Чикаго. Мозгоправ был хорошим парнем, и я всегда знал, что он делал всё возможное, но меня в конечном итоге уже не исправить.

Это то, что я принял, может быть, даже научился с этим жить.

Пока пялюсь в окно, не думаю ни о чём конкретном. Вспоминаю другие зимы в Чикаго, пробки и место у изгиба реки, где я предпочитал всегда сбрасывать тела. Я пытаюсь подсчитать количество зарубок, которые мог бы поставить на стволе моего «Барретта», но быстро сдаюсь.