Где-то наверху за плотной листвой палило солнце, вокруг прогуливался праздная дневная публика, а в нагрудном кармане прохладной серой в полоску рубашке с потертостями на манжетах и воротнике лежал свернутый в четыре раза протокол о намерениях. Согласно документу Гуськов Василий Иванович намеревался (на то и протокол о намерениях – у юристов в отличие от психологов все четко и ясно) приобрести «П-студию».

Далее следовала цена, на которую Гуськов старался не смотреть во избежание сильного нервного потрясения и психического шока. Правда дальше приводились некоторые смягчающие обстоятельстве об оплате в два этапа: аванс сразу, окончательный расчет в течение полугода, но это скорей усугубляло ситуацию, поскольку ставило Гуськова в крайне рискованное положение.

Гуськов, прикрыв глаза, смотрел внутрь, где все еще шли непростые переговоры:

– Только имейте в виду, Василий Иванович, – строго сказала более чем упитанная хозяйка фирмы, – что вы станете полноправным владельцем «П-студии» только после оплаты всей суммы.

– Разумеется, Татьяна Анатольевна, разумеется, – небрежно согласился Гуськов, лениво скользя взглядом по фотографиям знаменитостей имевших удовольствие посещать кабинет.

– И срок платежа не будет продлен ни при каких, даже самых уважительных обстоятельствах! – хозяйка постучала тяжелым от золота пальцем по столу.

Не нравился ей этот Гуськов, сразу не понравился, и денег у него скорей всего нет, судя по одежке. Однако покупатель есть покупатель. Опять же в ходе своей бурной жизни Татьяна Анатольевна видела и оборванных миллионеров, и лощеных жуликов.

– Среди джентльменов даже смерть не принято считать оправданием опоздания или нарушения слова!

– Ну, это, пожалуй, слишком, но прошу заметить, Василий Иванович, что в случае неплатежа аванс вам возвращен не будет, а фирма вернется ко мне.

– Это, дорогая моя Татьяна Анатольевна, я понял с первых минут нашего знакомства!

Сказав это, Гуськов, каким-то вязким взглядом посмотрел на хозяйку и та, проглотив фамильярное «дорогая моя», прекратила препирательства и подписала протокол о намерениях…

Вот говорят: Москва, столица, мегаполис! А что в ней такого особенного? Обычный город, только очень большой и плотноупакованный. Все здесь сжато, спрессовано, утрамбовано – как китайские пуховики в обмотанной скотчем полосатой сумке опытной челночницы. Таких городов на Земле ни мало и ничего, прямо скажем, особенного в них нет, не было и не будет. Асфальт под ногами, бетон вперемежку со стеклом по бокам, серое мглистое небо над головой и бегом, бегом, бегом – такая вот комфортная среда обитания. Кто не успел, тот опоздал! Причем не успел на пять минут, а опоздал навсегда…

Однако ломится сюда народ, точно намазано здесь медом, при любой власти ломится и при любой погоде. А что для человека главное в городе? Правильно, жилье! Это в лесу можно самому избушку срубить или, в крайнем случае, сделать национальное индейское жилище типа вигвам. В городе же надо обзаводиться квартирой. Кто связи имеет или заслуги какие-то особые – квартиру получает, кто попроще – покупает. Покупает, между прочим, за очень хорошие деньги потому как жилплощадь столичная…

Так что продал Гуськов свою квартирку в Хамовниках вместе со старой мебелью (пусть новые хозяева выбрасывают, если что мешает), пустым холодильником и ненавидимым новым домом напротив из-за которого невозможно стало любоваться восходом. Продал так, что как раз на аванс за «П-студию» хватило и кое-что на съемки рекламы осталось. А вот дальше как получится: найдет денег – его фирма, не найдет – ни фирмы, ни квартиры. Но про такой вариант новый решительный Гуськов даже не думал. Некогда было!

– Не возражаешь, если я поживу пару дней? – спросил Гуськов у Лебедева донельзя озадаченного диким и необъяснимым поступком товарища. – Пока документы оформляются…

– А потом? Что ты потом будешь делать? – Лебедев ходил по комнате, вскидывал руки и хватался за голову, как будто именно он учинил всю эту авантюру и именно ему светит встречать Новый Год в перевернутом мусорном баке.

– У меня там такой кабинет – побольше всей бывшей квартиры. Там и буду жить! – Гуськову было приятно беспокойство товарища, но все, о чем тот говорил, его мало трогало. Он, Гуськов, перешел на новый уровень и мыслил теперь совсем иными категориями.

– Да я не про то! Ты мне скажи, куда пойдешь через полгода?! Или ты всерьез веришь, что сможешь рассчитаться?

– Не верю, дружище, а знаю! Так насчет пожить что скажешь?

– Конечно, конечно! Никаких проблем!

Однако постой прошел не слишком гладко: писатель доставал вопросами, его жена поучениями, а старый диван больно стрелял пружинами и душераздирающе скрипел при каждом неосторожном движении, напоминая одновременно и писателя и его жену.

Вообще семейная жизнь товарища произвела на Гуськова несколько удручающее впечатление: писатель пребывал в подчиненном положении и редкие бунты только подчеркивали это. Впрочем, Лебедева такое положение вещей, судя по всему, вполне устраивало.

«А ведь какой гуляка был…» – с грустью подумал Гуськов, после чего выкинул чужую проблему из головы.

Кстати, писатель получил приглашение писать тексты и вообще участвовать в работе. Гуськов даже про деньги намекнул, но потом…

Вселение Гуськова в начальственный кабинет привело всех сотрудников «П-студии» в состояние полной растерянности, близкое к прострации.

– И кто он?!

– Какой-то Гуськов.

– А Татка (так за глаза называли весьма упитанную Татьяну Анатольевну) что?