Только Василий Иванович, заблокировав двери, еще куда-то названивал по телефону, но, судя по выражению лица, найти решение возникшей проблемы ему никак не удавалось. А люди в масках быстро положили своих чистеньких оппонентов лицом вниз прямо на землю и встали вокруг в ожидании дальнейших распоряжений.

«Этого не может быть!» – Васька попытался понять, что происходит, но кроме совершенно бредовой мысли о съемках художественного фильма из серии «Звериный оскал капитализма», свидетелем которых он стал, в голову ничего не лезло.

И тут в дверь лимузина постучали, – это был такой же точно человек в черной маске, но вместо автомата в руках у него была кувалда на кривой сучковатой ручке. Он выразительно помахал инструментом и Василий Иванович понял, что если немедленно не выйдет сам, его просто вынут через выбитое стекло. Опять же пришло время взять ситуацию в свои руки: охрана в буквальном смысле слова ударила лицом в грязь и так теперь и лежит, а высокопоставленные друзья либо не снимают трубку, либо блеют что-то невразумительное про вмешательство обстоятельств непреодолимой силы.

Все эти мысли Василия Ивановича Васька понял так четко, как будто сам собирался вылезать навстречу опасности. Он даже вроде как узнал человека с кувалдой, но его имя произнесенное Василием Ивановичем про себя с добавлением нескольких энергичных эпитетов было Ваське не знакомо и сразу забылось. Покинув автомобиль, Василий Иванович грозно глянул вокруг и строго спросил что, собственно говоря, тут происходит, после чего пригрозил всяческими карами всем без исключения участникам маскарада.

Но его так же грубо и пренебрежительно положили на землю, причем человек с кувалдой сделал это лично, предварительно передав инструмент ассистенту, сделал с явным удовольствием и неподдельным усердием: если охрана по команде подкрепленной легкими тычками стволов легла сама, то Василия Ивановича буквально ткнули лицом в грязную холодную жижу тающего снега и даже немного поводили туда-сюда. Совсем как нагадившего щенка…

Проснувшись в холодном поту и с сильнейшей головной болью, Васька Гуськов сперва долго соображал, что это такое с ним случилось и как теперь понимать загадочный сон. Может там, в лимузине, а потом в грязной луже был вовсе не он, а какой-то совершенно незнакомый и посторонний Василий Иванович Гуськов? И причиной всему случившемуся, а точнее приснившемуся, был всего лишь портвейн, который он накануне зачем-то пил мало что после водки, так еще и в совершенно неумеренных количествах? Но тут пришел друган Петруха Лебедев с трехлитровой банкой холодного пива и душераздирающим рассказом о том, как он провел ночь, а главное встретил утро.

И Васька Гуськов с облегчением выкинул все эти никчемные бредни из головы…

Глава 1

Нет ничего приятнее, чем в жаркий летний полдень, когда подошвы и шины прилипают к асфальту, а воздух густо приправленный автомобильным чадом обжигает и сушит гортань, погрузиться в прохладу тенистого зеленого уголка, какие по счастью еще встречаются в Москве. Вдвойне приятней если там скрывается хоть какой-нибудь водоем, – есть все-таки в созерцании воды неповторимое и необъяснимое очарование, делающее человека чище и лучше.

Разумеется, столичный житель не может рассчитывать ни на интимно журчащий ручеек с прозрачной водой и разноцветными камушками на дне, ни на ледяной до ломоты в зубах родник с дрожащей крученой струей и особым неповторимым вкусом. В лучшем случае это будет небольшой пруд с водой мутно-зеленого оттенка, парой осторожных городских уток и многочисленными отблесками порожних бутылок, которые по традиции положено кидать в воду.

Особо такие тихие уголки любили писатели и поэты, обильно населявшие Москву в благодатные советские времена щедрых творческих союзов и спокойного подцензурного существования.

Прогуливаясь в тени деревьев, они обдумывали свои грядущие нетленки, искали вдохновения в единении с природой и настойчиво заглядывали в будущее «сквозь магический кристалл» производства московского ликероводочного завода «Кристалл». Именно здесь обсуждались с товарищами по творческому цеху размеры гонораров, особенности различных издательств и изданий, предпочтения и слабости их редакторов, а также степень въедливости критиков, дежурящих у заветных ворот славы.

Увы, прошли те времена… Канули в Лету бессмысленно и безвозвратно, точно не было их вовсе. И явилось растерянному и потерянному народу новое время: жесткое, хищное, напористое. Однако ж писательскую публику вытравить не удалось. Скорее совсем наоборот – размножилась она безудержно, пообтерлась, повертелась, да и приспособилась к новым условиям.

Бродить в ожидании вдохновения, правда, некогда стало, и в будущее заглядывать интерес угас: гони себе листаж на заданную тему с фиксированным гонораром и голову разной ерундой не забивай! А насчет того чтоб с товарищами по оружию общаться – ни-ни! Того и гляди, удачный поворот сюжета выведают и безо всяких зазрений совести украдут. Оно теперь не зазорно стало – украсть, потому как кто смел тот и съел! Не до прогулок, короче говоря, стало инженерам человеческих душ…

Но нет такого правила, которое хотя бы иногда не мечтало обзавестись исключением. Вот эти двое, к примеру, гуляли себе и разговаривали совсем как в старое доброе время. Который справа был хоть и не писатель, а все равно творческая личность – режиссер Гуськов: солидный, можно сказать красивый мужчина, с густой черной шевелюрой, нос, правда, подкачал размером, прямо скажем не по чину крупный нос, но это ли в человеке главное? Одет режиссер был бедновато, и свойственной богатому человеку сытой снисходительности в глазах не просматривалось.