В одном из проходов под домами, спрятавшись от накрапывающево дождя, мужик долго чистился, приводя себя в порядок. Как-никак справный мужик, а не распоследняя голытьба! Даже вон… сапоги!

Чистился, опасливо поглядывая на каменную махину, нависающую над головой. И как люди не боятся?!

Вытянув ногу, он сызнова опасливо взглянул вверх, успокаивая себя тем, што вон – ходят люди, и полюбовался сапогами – тятенькины ишшо, сносу им нет! Ежели не трепать кажный день, канешно. Так, по праздникам, ну и как сейчас.

Достав припасённый туесок с дёгтем, он тряпочкой отполировал сапоги, поплёвывая на них и не жалеючи дёгтя. А?! Лепо и духовито!

Прохожий, по виду из господ, раз в шляпе и очёчках, проскочил мимо, ругаясь негромко на запах, и Серафим на всякий случай снял шапку, заулыбавшись и закланявшись. Проводив взглядом удаляющуюся спину, сплюнул независимо – дух дегтярный господам не по нраву, неженкам! И ишшо раз – дёгтём и тряпочкой по сапогам, потому как он нравный и бунташный!

Деревянной расчёской с редкими зубьями долго расчёсывал спутавшиеся после путешествия волосья, ругаясь тихохонько и шипя от боли. Наконец расчесал, почистился ишшо раз, и пошёл на эту… Молдаванку, опасливо поглядывая по сторонам и на всякий случай сдёргивая линялую шапку при виде кажного прохожего.

Ить господа! Лучше тово… етово, перестараться, чем в харю получить, а потом плетей в участке – за неуважение. За… да за господами дело не встанет, найдут! Потому как учёные, и вообще – господа! Известное дело, их власть.

– Песса Израилевна, – повторил он ишшо раз, крутанув головой. Ишь! Имячко! Што израилевна, оно и так понятно, а по батюшке-то как? Всё-то у жидов не так, как у людёв!

Што он попал на Молдаванку, Серафим понял сразу, потому как – жиды! В голову сразу нехорошее полезло, слышанное в церкви от батюшки и торговцев с ярмарки – о крови християнской, о загубленных невинных младенцах, да о том, што они – Христа распяли.

– Ничево, – пробормотал он, потея от нервенности, несмотря на пронизывающий сырой ветер, гуляющий по улочкам с переулочками, – чай, не младенец уже давно, да и тово… не шибко и християнская кровушка у меня. Грешен…

Мужик быстро закрестился, бормоча привышные с детства молитвы.

– Русским духом пахнет, – послышалось сзаду замогильное, и Серафим опасливо откочил чуть не на сажень, закрестив тово, ково за чорта принял. Ну как есть же, а?! Чернявый, глазастый и с ентими… пейсами. Всё, как на лубке, который на ярмарке видал!

Чорт отскочил от святово креста и зашипел, пуча глаза и когтя пальцы на вытянутых вперёд руках, а потом расхохотался, оказавшись жидовским мальчишкой, злым и проказливым. Перекрестив ево ещё раз, мужик облегчённо выдохнул – не развеялся дымом, значица! Просто жид, хотя надо бы и тово… одно племя!

– Так к кому ты? – повторил чорт, стоящий уже не в одиночку, а такими же жиденятами, пусть некоторые из них совсем светленькие, почти даже и русские по виду. Ишь! Християн православных смущают! И ухи не надрать!

– К Пессе, – упаднически сказал Серафим, и пожевав губами, добавил для верности, – Израилевне. Знаете такую?

– А то! – кинул чорт.

– Так ето… – замялся мужик от неудобности и от тово, што спрашивать приходится не у взрослово человека, а щегла сопливово, да ещё и жидёнка, – а по батюшке ея как? Я понимаю, што она израилевна, но вы тута все такие, значица… израилевичи.

– Ой! – сказал чорт дискантом, и расхохотался. Завизжали смешливо и остальные жиденята, на што Серафим только насупился – ишь! Старшево чилавека обсмеивают! Жиды! Правильно про их батюшка говорил, чортово семя!

Обступив, жиденята повели ево проулочками и закоулочками, задавая всевозможные вопросы вразнобой, и дёргая то и дело то за рукав, то за полу зипуна. Мужик заопасался было за спрятанные в сапоге рупь с полтиной, но успокоился быстро – не… почуял бы! Иль нет? Всё ж жиды, а про них разное говорят!

Он так и пошёл, пытаясь то ли ощутить, то ли нащупать монеты в портянке. Выходило плохо, отчево он морщился со страдальческим видом християнсково мученика.

– Песса Израилевна!

– Тётя Песя!

Два жидёнка рванули наперегонки, вопя на редкость пронзительно и противно, как и положено чортовому племени. Ажно в ухах засвербело и захотелось потрясть головой, вытряхнув засевший там визг.

– До вас тут нищий какой-то приехал из России!

Услышав про нищево, крестьянин насупился – какой же он нищий?! Изба своя имеется, пусть даже и нижние венцы подгнили уже. Пора бы и менять, но где? Лес ихний, Сенцовский, он тощий, а казённый или ещё хуже – чужой, он ведь денег стоит!

Коровёнка… ну, старая, но доится ведь пока! И мерин… а?! Какой же он нищий? Вполне себе справный мужик! В сапогах!