– Здесь вы и передали ему три тысячи?
– спросил Бирюков Алексаняна.

– Здесь и передал.

– Свидетелей, понятно, не было?

– Головчанский не баран, чтобы при свидетелях такие куски брать.

– Сделку не "обмыли"?

– Предлагал он бутылку "Плиски" открыть. Только зачем мне это надо было, чтобы в лицо ему плюнуть, да?.. Собрал бригаду - ушел с дачи. Больше Головчанского не видел.

– Кстати, сколько бригада заработала на строительстве его дачного дворца?

Алексанян сплюнул:

– Дырку от калача заработали! Обещал полторы тысячи - теперь кушай с маслом то обещание.

Бирюкову оставалось сделать последнее, установить алиби Алексаняна, и он спросил:

– Где, Хачик Геворкович, провели ночь с пятницы на субботу?

– Где хотел, там провел... В гостинице, конечно, ночевал. Там мы живем, понимаешь, да?..

– Понимаю, - сказал Антон и попрощался.

Районная гостиница занимала двухэтажный небольшой особнячок. В пустующем вестибюле за полированным барьерчиком с табличкой "Дежурный администратор" седая старушка скучающе рассматривала иллюстрации в "Огоньке". Она обрадовалась неожиданному собеседнику и, когда Бирюков поинтересовался предыдущим ее дежурством, не задумываясь, ответила, что дежурила всю пятницу до девяти часов субботнего утра, поскольку, мол, сегодня понедельник, а дежурят администраторы в гостинице по суткам через двое суток отгульных.

– Строители у вас живут?
– спросил Антон.

– Из армянев которые?..
– уточнила старушка.
– Это давние наши постояльцы. Считай, третий год с мартовской оттепели до зимних заморозков здесь проживают.

– Ну и как они?

– Смирные, трудовые ребята. Занимают пятиместную комнату, расплачиваются всегда за месяц вперед. Не хулиганят, спиртные напитки не распивают, подружек не приводят. Они зарабатывать в Сибирь приезжают. Чуть свет забрезжит - уходят на стройку, возвертаются потемну. Дармовых денег, сынок, государство платить не станет, а зарабатывают армяне шибко даже хорошо. По четыреста-пятьсот рубликов ежемесячно семьям отправляют, да еще сотни по две на пропитание здесь остается.

– Алексаняна знаете?
– опять спросил Антон.

– Фамилии-то у них на один манер, несподручно запоминаются, а по именам да в лицо каждого знаю. Примелькались уже за три года.

– Хачиком его зовут.

– Здоровый молодой мужчина? Знаю Хачика, за старшего у них.

– Не помните, с пятницы на субботу он ночевал в гостинице?

Старушка наморщила узенький лобик и неторопливо принялась перечислять:

– Асатур допоздна беседовал со мной про семейные дела, после спать отправился. Володя ходил в кино, возвернулся в гостиницу близко к одиннадцати. Рафик с Мишей, считай, до часу ночи за шахматами сидели. Хачик в пятницу вечером пришел с работы вместе со всеми, сердитым здорово был... Вскорости принарядился и... Нет, Хачик в гостинице в ту ночь не ночевал. Субботним утром раненько заявился, в самый ливень.

"Что и требовалось доказать", - невесело подумал Бирюков, а вслух спросил:

– Где он загулял до утра?

– Такой же вот вопрос ему задала, а Хачик...
– Старушка внезапно осеклась...
– Ой, чего-то я путаю...

– Что именно?

– Склероз проклятый... Это в другой раз Хачик не ночевал в гостинице, а с пятницы на субботу здесь был, здесь!..

– Вы, пожалуйста, не обманывайте меня, - попросил Бирюков.

– Зачем мне тебя обманывать...

Старушка отвела глаза в сторону и приложила сухонькую ладонь к седому виску, словно хотела стыдливо прикрыться от взгляда Бирюкова. Пришлось Антону проявить дипломатические способности, и он все-таки узнал, что Хачик убедительно просил старушку никому не говорить об его отсутствии в ту ночь, а она вот - по старческой забывчивости - ляпнула правду и теперь опасается, как бы Хачик не сделал ей чего плохого.

– Трезвым пришел?
– спросил Антон.

– Хачика, сынок, в жизнь не определишь, когда тверезый, когда выпивши. Крепкий мужчина, такой ума не пропьет.
– Старушка сокрушенно вздохнула: - Вот мой подвенечный супруг Григорий Ерофеич, земля ему пухом, противоположностью Хачику являлся. Глотнет, бывало, водочки на гривенник, а звону учинит на полный рубль. Ох, любил покуражиться в подпитом виде... Хачик - другая натура. Понятно, вспыльчивости в нем хоть отбавляй, но водочкой с пути его не собьешь...

– Так он и не сказал, где был в ту ночь?

– Нет, не сказал. Я-то, признаться, шибко и не допытывалась. Мужчина молодой - дело ясное...

– О нашем разговоре ему не рассказывайте.

– Упаси господи! Сам гляди, сынок, не проговорись Хачику, что проболталась перед тобой.

Размышляя, Бирюков вышел на тихую улочку. У ларька с вывеской "Прием стеклопосуды" невысокий старичок в железнодорожной фуражке выставлял из рюкзака на узкий прилавок перед окном пустые бутылки. Антон пригляделся и узнал Максима Марковича Пятенкова. Подошел к нему и поздоровался. Пятенков показал на выстроенные рядком по прилавку бутылки:

– Пушнинку для сдачи принес...

Антон улыбнулся:

– Вроде как охотник, добычу сдаете?

– Разбрасывают люди стеклотару где попало, природу загрязняют - спасу нет. А зачем добру пропадать? Приходится и обществу пользу делать, и себе выгоду иметь. Для примера, прошелся сегодня по кооперативной местности почти на пять рублей стекла набрал. Не каждый охотник при нынешней живности в лесу такую прибыль поимеет.

– Что, Максим Маркович, в кооперативе нового?

– Нуль новостей. Люди продолжают точить лясы насчет Сан Силича, да угадать, от чего помер, не могут. Вот на нашей улице - это, значит, на Луговской, где я постоянно проживаю у сына, новость имеется. Иван Стрункин женку свою, Тоську, чуть насмерть не заколол столовой вилкой. Тоська теперь непонятно куда скрылась из дому, а Иван третий день подряд гудит напропалую, судьбу свою за бутылкой оплакивает.