Зал был хоть и не очень большой, но с довольно широкой сценой, так что на этот раз Завеса состояла из двадцати дымно-углекислотных блоков. Все места были проданы; собственно говоря, мы могли бы заполнить зрителями и в два раза больший зал. Была какая-то неразбериха с количеством входных билетов, продававшихся прямо перед концертом, но в общем все выглядело вполне прилично.

За жарким, душным днем последовал столь же жаркий, душный вечер; кондиционер в нашей уборной грохотал и капал водой, шампанское было не марочное, хлеб для бутербродов оказался ржаным вместо цельнозернового, Кристинино «шабли» плохо охладили… но в пути поневоле привыкаешь мириться со всеми невзгодами и лишениями.

Мои лишения были иного плана: я привыкал обходиться без Инеc. После Наксоса наши отношения заметно испортились – а может быть, они просто так и не наладились после того, давнего эпизода у Уэса на берегу Уотергейтского залива… трудно сказать. Черт с ним, это долгая история, и мне самому известны далеко не все ее обстоятельства, но в конечном итоге Инес вышла замуж за лорда Бода. Помните такого? Фотограф, личность, известная в кругах, и бывший акционер «Эй-ар-си» (бывший, иначе я ушел бы с этого лейбла). Они тайно поддерживали эпизодические отношения еще с того времени, как судьба свела нас с Инес в Манорфилдской студии и в особняке лорда Бода, где крутились и падали листья, а я наблюдал с дерева за жонглером.

Леди Боденем. Кой черт, неужели она держала это в уме с самого начала? Неужели это еще один пример все того же мелкобуржуазного стратегического планирования? Бог весть, я ее спрашивать не буду.

Одним словом, Инес отказалась от поездки со всего двухнедельным предупреждением, и нам пришлось в обстановке суеты и неразберихи, неизбежно возникающей перед началом каждого большого турне, еще и подыскивать третью девочку на подпевки. Можно было вчинить Инес крупный иск, но мы не стали, посовестились.

Стараясь не думать о ней, я с головой ушел в организацию турне, а в свободное время писал новые песни. И как же приятно было снова отправиться в путь, пусть даже и без Инес.

В путь… не догадываясь о близкой катастрофе, о том, что случится в Майами.

Наша программа включала четвертушку – двадцать минут – «Nifedge». Поначалу мы планировали исполнить эту штуку целиком, сделать ее второй половиной огромного, на три часа с хвостиком, концерта, но тут возникали некоторые проблемы. Главная проблема состояла в том, что нам не хватало смелости, но это всего лишь мое личное мнение. Большой Сэм и «Эй-ар-си» дружно считали, что попытка исполнить длиннющий, с полнометражный кинофильм, блок чисто инструментального материала перед большой аудиторией, пришедшей послушать песни с наших синглов, чревата полной катастрофой, так и без поклонников остаться недолго. Возможно, и верно, но уж очень трусливо. Если ты только и будешь, что давать публике любимые ею вещи, все остановится и не будет никаких новых звуков (слушая некоторые радиостанции, можно сделать вывод, что такое положение если еще и не наступило, то быстро приближается).

В итоге мы исполняли из нового песню «Вот все и кончилось» (продолжительностью в добрые двенадцать минут) и первую сторону первой пластинки «Найфэджа». Плюс на радость непритязательной публике все старые, любимые ею песни.

Для начала мы сильно задержались, ожидая заказанный вертолет, – продраться сквозь окружившую зал толпу на лимузине было абсолютно невозможно. Концерт начался с получасовым опозданием в удушающе жаркой атмосфере. Кондиционеры зала вышли из строя, так что там и с самого начала была страшная духота, ну а двадцать тысяч возбужденных, зачастую – приплясывающих, по большей части – курящих людей мгновенно превратили это место в близкое подобие огромной общественной сауны. Мы начали медленно, с «Balance», [69] где сперва на сцене царит почти полная темнота (световые фокусы приберегались на потом; люди уже слышали о Завесе, поэтому мы не всегда вводили ее с самого начала), и только барабаны, затем последовательно высвечиваются и вступают (на половинной, хорошая была мысль, громкости) одна, вторая гитара, вокалисты, бас и синтезатор. В концертном варианте эта песня звучала более спокойно и задумчиво, чем на альбоме; вместо жесткого, захватывающего ритма мы использовали мягкий, гармоничный бэк-вокал, что неизменно – если, конечно же, мы играли с настроением – убаюкивало слушателей.

Как только прозвучала последняя строчка «Равновесия» («… и ты… потерял… равновесие…»), Хитрый Питер, наш всемогущий звукооператор, поднял громкость почти до максимума, осветители врубили все софиты и мы ломанули «О, Киммарон».

Аудитория взорвалась. После двадцати – двадцати пяти минут старого, известного слушателям материала мы снова потушили софиты и так, при затемненной сцене, раскочегарили «Завесу». А затем – лазеры, прожектора и первые аккорды «Все кончилось».

И первая за все эти концерты неполадка в «Завесе». Отказал один из генераторов холодного дыма, сгорел мотор вентилятора. Через пару минут установка выплюнула несколько клочьев белесого дымка, но тем дело и кончилось; водопад холодного, клубящегося тумана так и не возник, на его месте (чуть левее середины сцены, примерно там, где стоял обычно Дейви) зияла широкая вертикальная прореха.

Мы продолжали играть – как и было условлено на случай подобных происшествий. Чинить было бы очень долго, да к тому же отказ одного из двадцати блоков почти не снижал общего эффекта. А эффект был, да еще какой. Прожектора прожектировали, лазеры лазерили, взрывы (это когда небольшие заряды чего-то там военного разносили середину «Завесы» в клочья) взрывались, все было путем.

Мы начали первую сторону «Nifedge».

Я обливался потом. Мне хотелось пить, грохот буквально лупил по башке. Не знаю, может, уровень звука был слишком высокий, или публика какая-то особо шумная, или форма зала создавала какой-то странный резонанс, – во всяком случае, шум меня оглушал, в моей голове возникало нечто вроде положительной обратной связи. К этому времени я уже приучил себя не слишком раскисать в подобных обстоятельствах (иначе говоря – стал профессионалом), а потому продолжал делать все, что положено, прилежно исполнял свою партию, однако у меня появилось какое-то странное чувство.

Возможно, думал я тогда, наше турне достигло той критической точки, когда первоначальный импульс энтузиазма уже исчерпался, а импульс накатанной рутины еще не возник и когда ты не можешь еще черпать энергию из сознания, что все это скоро кончится. Бывает, думал я, бывает и так.

Мы играли. Слушатели слушали. Некоторые из них были уже знакомы с привезенными из Британии пластинками или успели купить только что вышедшее американское издание, во всяком случае часть зала узнавала отдельные мелодии и даже пыталась подпевать Кристининым вокализам.