– Скажи, - Вячик тоже решил перейти с Гулей на "ты", - есть у вас что-нибудь выпить? Меня Сарафанов угощал, но больше нет, да не много и было... Мне не совсем удобно хозяйничать, тем более с непривычки (сплошная, короче, рефлексия).

– Конечно, что тебе налить?
– Так же просто и весело, легко и конкретно, похоже, решались все вопросы в жизни этой девушки, как, впрочем, и многих других, такого же возраста.

– А что, тут и выбор есть?

– Конечно, выбор есть всегда.

– Тогда джин-тоник, пожалуйста.

– Легко.
– Гульнара легким движением руки открыла дверцу буфета.
– Знаешь, Сарафанов называет это - "дзен-тоник", правда умора? Та же можжевеловая с сельтерской, только пьется не с лимоном, а со смирением. Кстати, ты не знаешь, что такое "смирений"? Сарафанов так и не объяснил. Это травка какая-то или фрукт?

– Что-то вроде того...

Вячик мог поклясться, что обшаривал эти полки неоднократно. Ничего подобного там раньше не было, а Гульнара теперь так вот запросто вытаскивала на свет Божий полугаллонную бутыль "Бифитера" с нарядным королевским гвардейцем на этикетке. Затем из холодильника таким же волшебным способом появилась большая пластиковая бутылка с тоником. Это было непостижимо. Впрочем, он был знаком с популярной в свое время и, по его мнению, незаслуженно забытой теорией перекрещения снов, согласно которой снящиеся человеку люди привносят в его сны элементы собственных (как, например, этот "дзен-тоник"), и некоторое время, пока они друг другу снятся, сны как бы перекрещиваются, а затем расходятся в разные стороны. При этом, разумеется, исчезает и выпивка и закуска. Понятно, что Вячику хотелось как можно дольше оставаться в сне Гульнары, который, уже не в теории, а на практике, выгодно отличался от его собственного изобилием продтоваров.

Ему было знакомо это ощущение. В юности он испытывал нечто подобное, шагая в дрянном резиновом пальтуганчике и разбитых "скороходовских" туфлях мимо окон магазина "Березка". Широкие витрины этого заведения, располагавшегося рядом с авиакассами в начале Невского проспекта, тогда казались ему распахнутыми по ошибке окнами другого, кайфовейшего измерения, в котором хотелось немедленно попросить политического убежища. Позже такими окнами для него стали иностранные журналы с картинками, которые воспринимались как смутное подтверждение существования какой-то иной реальности. Так оно, конечно, и было, в метафизическом, понятно, смысле. Это потом уже витрины разнообразных "Березок", "Каштанов" и прочих валютников-сертификатников убрали с глаз, слишком уж было невыносимо это не поддающееся никаким марксистским классификациям противоречие между желаемым и действительным, даже и для наиболее сознательных граждан. Опять-таки, в метафизическом смысле. Следующим окном в параллельное измерение для Вячика стал израильский вызов и брошюрки о счастливой жизни в киббуце, очередь в посольство Голландии и рейс "Аэрофлота" по маршруту Ленинград-Вена. Впрочем, это уже было не окно, а, собственно, дверь. А для него лично - начало нового сна.

Таким же образом люди в здешних местах (если это действительно были они) топили печи и готовили себе еду, а на самом деле могли находиться в другом сне, своем собственном (или, например, сарафановском), и от их вкусной и здоровой пищи в Вячиков сон просачивались лишь отдаленные манящие запахи. Так вот, именно из своего сна Гульнара теперь с такой простотой и изяществом доставала джин, тоник, кубики льда и желтый, как полная луна в украинских пейзажах Архипа Куинджи, лимон.

– Ну что ж мы стоим?
– прервала она цепь его размышлений.
– Садись сюда.

Гуля устроилась в кресле, Вячик уселся на диванчик. Налив в стакан изрядную порцию, он на всякий случай (чтобы та вдруг не исчезла в какое-нибудь параллельное измерение) пристроил бутылочку на пол, строго в радиусе мгновенной досягаемости рукой. Они сделали по глотку. Неожиданно легко начавшийся разговор вдруг так же неожиданно угас.

– Милиционер родился, - совсем простенько, "по-земному" сказала Гульнара.

"Ангел пролетел", - подумалось Вячику.

Джин с тоником распространялся по телу, растворяя последние остатки похмельной мути и настраивая на сентиментальный лад.

– Сарафанов эту комнату очень любил, - сказала Гульнара, обводя помещение взглядом.
– Даже название ей дал: Фландола Гагнола.

– А что это значит, Фландола Гагнола?

– Сарафанов говорит, что это каждый понимает по-своему.

– Ясно. А что же теперь?

– Теперь она оказалась отрезанной, и он, наверное, по ней ужасно скучает...

– Как же так получилось?

– Кажется, ты и стал причиной. У нас всегда вместе с появлением крупного...
– она улыбнулась, облизнула губы, - объекта происходит такое миниземлетрясение. Какие-то сбои в равномерном течении жизни. Модуляции, как говорит Сарафанов. Тогда что-то сдвигается в пространстве - как, например, этот шкаф. Кроме того, происходит еще что-то такое, что невозможно объяснить, после чего то ли прошлая жизнь кажется сном, то ли тебе снится реальность, а на самом деле все по-другому. Модуляции у нас бывают часто, все, что попадает сюда, вызывает их, и поступление новых объектов происходит из-за модуляций. Но с людьми, разумеется, связаны самые сильные...

– И что тогда происходит?
– спросил Вячик, понимая, что дело вместо того, чтобы хоть как-то разъясниться, вновь безнадежно запутывается...

– Тогда может вообще все измениться: моды, вкусы, привычки, даже внутренние мыслительные процессы, происходит как бы смещение в чуть-чуть другое пространство, когда немного получше, когда похуже. Иногда требуется совсем немного, чтобы какая-то защелочка расцепилась, и привет. Эти залы, например, раньше входили в состав основных, потом куда-то потерялись, а теперь опять вынырнули совсем в другом месте. Вот и шкаф неизвестно откуда взялся.

– Что-то такое мне уже говорил Сарафанов...

– Он у нас главный по этому делу. Чего же ты, если он тебе уже все объяснил?

– Да он-то объяснял, но я чего-то не совсем разобрался... Скажи, а где это все располагается, хотя бы приблизительно?
– осторожно спросил Вячик.

– Как где? Он тебе что, самое главное не сказал? Мы находимся в Зазеркалье. Только не надо падать со стула, - подколола его, впрочем незло, Гульнара.

– Не буду.
– Вячик залпом проглотил джин-тоник и тут же накатил еще порцию.