– Ты знаешь, что я не переношу мат?

Жена согласно кивнула.

– А теперь слушай внимательно.
– Эдгар Николаевич приподнял двумя пальцами подбородок ничего не понимающей жены и выдохнул, смакуя каждый слог.
– Пошла на х...

Утром в офисе Холин и Цулко заперлись изнутри и держали совет. Пашка неожиданно повеселел:

– А ты боялся?

– А вдруг расследование?..

– Что расследование... Пусть хоть тысячу лет расследуют. Умер человек! Преставился... царствие ему небесное. Не мальчик же... Говорят, жена с сыном хотели прилететь... не разрешили наши жлобы... валюту жалеют... объяснили, доставим, мол, вам в целости и сохранности в столицу... вот гниды!

– Правда, что ли?
– не поверил Холин.

– Черт их знает... так мне стукнули знающие люди, - Пашка смешал себе "чекиста за бугром", выпил, помотал головой.
– Господи! Ну и держава у нас - закачаешься! Обиженные обиженных обижают!

– Эх, Пашка, язык бы тебе вырвать, - сокрушался Холин, - если б не тогда вечером... когда Ольга внезапно вошла... тишь да гладь, да Божья...

– Блядь! Вот она кто, - взревел Пашка.
– Стучать надо, если входишь, видишь мужики разговаривают, секретничают, твою мать!
– отыграв акт раздора, Цулко сразу же перешел к акту примирения, не повышая голоса заметил:

– Если честно... только баба твоя меня и волнует... ни все судмедэксперты мира... ни все сыскари и наружники... ни черт, ни дьявол только твоя супружница.

– Неужели покажет... на своего мужа?

– А ты представь, каково жить, каждый день с утра до вечера прокручивая в мозгах: покажет не покажет?.. С ума сбрендишь через полгода... а то и раньше.

– Она меня любит...
– выдохнул Холин, замолк и сразу сообразил, что лепет его недостоин не то чтоб умного, неглупого - нет-нет не то!
– а попросту взрослого человека.

– Не смеши! А?..
– Пашка нацелился на бутылки.

– Не пей ты хоть минуту, - взорвался Холин.
– Что ж делать?

– У меня без алкогольной смазки мозги не фурычат.
– Пашка налил вискаря на три пальца, махнул, не поморщившись, потер руки, крякая от благолепия в членах.
– Что делать?.. Нам высовываться больше не резон. Проскочили, и лады. Удача, она в стаде не живет, нам теперь тише воды, ниже травы или наоборот - сидеть. Думаю так... Обратись к Мадзони... алёрка [пренебрежительное прозвище] с нас еще не раз надеется пенки снять и снимет: и мы с него... У него есть ребята, не сомневаюсь... обтяпают все в лучшем виде.

Холин пальцем чертил узоры выпивкой, пролитой Пашкой на стол:

– Значит, я должен просить его, чтобы...

– Значит должен... значит просить, жена твоя, не моя, каждый сам хлопочет о своем... справедливо... если у меня с моей проблемы возникнут, что ж ты думаешь, я к тебе обращусь? Сяду на кухне, хлопну пару стакашек и... думать буду. В чем большевики правы? Главное - четкий план иметь... Пашка повеселел.
– Слушай, напился бы ты хоть раз в жизнь... по такому случаю, а?.. Такой чирий сковырнули, и хоть бы хны... значит умело, не зря нас растили, воспитывали... все ж вышли в люди! Выпьешь?

Холин кивнул. Пашка набулькал стакан, придвинул Холину:

– Давай... вперед и выше!.. На пыльных тропинках!.. у-у-х!
– и опрокинул стакан так стремительно, что рука и стекляшка в руке слились в сплошной вихрь, в поэму движения и торжества...

Из дома звонить Мадзони Холин опасался. Надел плащ, поднял воротник за окном хлестал дождь - добежал до машины, нажал на кнопку радиоключа охранный маячок на лобовом стекле перестал мигать. Плюхнулся на сидение: машина заурчала и по блестящему асфальту двинулась к центру. На часах около одиннадцати вечера. Холин оттягивал, как мог, звонок Мадзони после выяснения отношений с Пашкой Цулко и сейчас, ближе к полуночи, похоже расплавился предохранитель - страх затопил Холина, заполнил до краев, после вечера, проведенного с женой, перепуганной еще больше мужа, начинающей и обрывающей фразы на полуслове, затравленно мечущейся по комнатам.

Холин остановил "BMW" у отеля, вышел в холл, позвонил домой Мадзони. Холин говорил недолго и по лицу его видно было, что банкир встретил не слишком теплый прием итальянца.

Машина крутилась по центру, Холин выжидал, время от времени поглядывая на часы. Наконец, машина покинула центр и направилась к парку, людному днем и пустынному после наступления сумерек. Холин оставил машину у входа, пошел по аллее со скамьями, пересекающей парк их края в край, вернулся... не доходя до входа, услышал, как подъехал автомобиль, щелкнули дверцы, на едва освещенной аллее появился человек: Мадзони шел прямо, откинув голову, руки в карманах длиннополого пальто, на шее небрежно намотан белоснежный шарф.

Мадзони приблизился к Холину: сухое приветствие, едва ощутимое рукопожатие... очевидное недовольство столь поздним свиданием.

– В чем дело?
– Мадзони поежился, дождь прошел, и лишь с деревьев капало, редкие полновесные капли, упав на листву, в лужу, на гравий нарушали мертвую тишину парка, от земли тянуло сыростью.

Холин не решался начать, длил время по своей стародавней привычке.

Мадзони всегда отличался решимостью и бульдожьей хваткой:

– Я прочел в газете о гибели человека из Москвы...