– Ты думаешь, получится? – с надеждой спросила Алла. – Но кто ж тебе признается в клевете и обозначит на весь честной «ВКонтакт», что я, позорное чмо, постыдил честь Аллы Воронцовой? Не для того все это затевалось, чтобы спалиться, заработать репутацию трепла и получить по морде, ведь за Пашкой в случае чего не встанет!

– Ты должна сейчас думать о своей, а не о его репутации. Что за детсад: признается, не признается? Припугнут как следует – ой как признается! Я не вижу другого выхода, ты не сможешь тягаться с пацаном в одиночку! Когда ты узнаешь, кто он такой, что ты ему сделаешь, морду набьешь? Да черта с два: ты девчонка, ты слабее, а твой пацан сейчас не при делах. Решить проблему можно только грубой силой – хитрость не канает. Хоть десять раз хитри, хоть головой об стену бейся – Пашка не поверит, раз не поверил сразу. Нужно «чистосердечное» признание ублюдка, а для этого давление со стороны!

Янка была резка, но правдива, и Алла ничуть не обижалась на резкость ее слов, суждений.

– Но где взять эту помощь?! – в отчаянии воскликнула она. – У меня нет авторитетных друзей-мужчин, нет старшего брата! Раньше я могла рассчитывать на Пашку, его помощь и знала, что случись чего, он порвет за меня любого! Когда мы были вместе… – разрыдалась девушка.

– Все-все, хорош, не плачь, – похлопала по плечу Янка, как мать малыша, – найдем гниду, разделаемся с ней и вернем тебе Пашку! Только не плачь… Я куплю тебе калач.

– Алл, а что если тебе обратиться в полицию, написать заявление о клевете? У нас же правовое государство, и по законам, которые должны нас защищать, а не существовать формально, на бумажке, есть ответственность за публичное унижение, за ложь и клевету, в конце-то концов. Ты можешь судиться и выиграть суд, стребовать с гада компенсацию за моральный ущерб, а главное, очистить свое имя от грязи и доказать Пашке невиновность на вполне законных основаниях! Ты подумай, это даже лучше! – высказала блестящую мысль Марина.

– Ага, а следом заведут второе дело, в котором Алку нашу будут судить по проституции (как незаконной предпринимательской деятельности), а тварь та выступит свидетелем. Все так перевернут с ног на голову, что пострадавшая окажется и виноватой, – горько усмехнулась Янка.

– Алле нечего бояться, вины за ней нет. И когда дойдет до суда, какие доказательства приведет тот гад, если кроме пустых слов он предъявить ничего не может? Даже лицо побоялся показать, чтобы в него не полетели камни. Это в «контактике» он анонимный обличитель и герой, а в суде придется отвечать за каждое словечко. И там такое не прокатит, а за дачу ложных показаний – уголовка, – мягко возразила ей Марина.

– Мой друг, до чего же ты наивна! И до суда не дойдет, ее заявление просто рассматривать не станут, менты поржут над ним да выкинут. Они-то на убийства и изнасилования смотрят сквозь пальцы, а тут девочка пришла пожаловаться, что парень назвал «ВКонтакте» проституткой. Ты сама себя слышишь? Это же смешно.

– Но пусть попробует… Решить это через прокуратуру.

Растерянная Алла вмешалась в спор.

– Девочки, так как же быть сейчас? Он сказал за пару дней освободить квартиру…

– Однозначно: вещи собирай, – сказала Яна твердо, – не унижайся, не раздражай его, и так все очень плохо. Лучше вы помиритесь потом, и он снова позовет жить вместе, чем выставит на улицу сейчас.

– Но мне некуда идти! – всплеснула девушка руками.

– Как некуда, если у тебя есть мы!? Можешь остановиться у меня. В комнате хватит места на двоих. Вещи как-нибудь уместим, есть лоджия… А дальше видно будет.

– Можешь и у меня… – сказала Марина неуверенно.

Она сразила подруг эффектным появлением в баре и была чудо как хороша сегодня, даже в джинсах, с собранными в пучок волосами, с едва уловимым цветочным шлейфом и минимумом косметики на лице выглядела дорого, не так, как раньше. Может, из-за СПА-процедур ее кожа обрела сияние, а может, на фоне общей ухоженности, от корней волос и до кончиков ногтей. И к Алле, в район Чуркина, приехала не после тяжелого рабочего дня в больнице. Обмолвилась, что больше там не работает: любовник позволил жить за его счет.

И Алла поняла, что переезжать к ней не стоит. Маринка мечется, и отказать не хочет, особенно в сложившейся ситуации, и на квартиру привести не может. Тогда она сказала:

– Спасибо, дорогие. Остановлюсь я все-таки у Янки: удобнее добираться до работы. А дальше видно будет: либо с ним сойдемся, либо свой угол снимать…

Решено. Алла купила на рынке большие китайские сумки из клетчатой синтетики, по двести рублей за каждую, в выходные собрала вещички, опять же, не без помощи подруг, и в воскресение перевезла все к Яне. Квартиру, в которой жила ее любовь, покидала с тяжелым сердцем и надеждой вернуться вновь.

Пашка позвонил вечером и сухо спросил, куда заехать за ключами. Алла назвала Янин адрес; он подъехал в течение получаса. В квартире она подготовила целую речь, что ни в чем не виновата, что даже в мыслях не было измены, что ее подставили, но, увидев его, не проронила ни словечка, лишь отвела глаза, полные слез, и дрожащей рукой протянула ключи. Парень тоже старался не смотреть в глаза. Не из презрения, а от страха показать ей слабость, слезы…

Это была идеализированная любовь, не выстраданная, не закаленная трудностями, когда на пути к соединению предстоит свернуть горы, слишком нежная и уязвимая, чтобы выстоять в жестоком мире.