– Милиция?

– Не, не та, местная – развеял я её опасения, – это Косолапыч с Косоглазовым. Участковый с комендантом. Бухие. Бабушке мозги компостируют… Откуда они взялись? Только что ж выходил.

У Косолапыча в этом общежитии дел – как у гниды в чемодане. Наверное, азиатов новых тормошат. Ко мне у них вопросов быть не может: вчера два дезодоранта «задарил».

– Страшного ничего нет, – успокоил я её, – я их знаю, они меня, можем идти. На «нольпятку» дашь, – они тебя не то, что без туфель, без юбки пропустят. Но нам лишние глаза зачем? Причём глаза у них вострые, и ум пытливый, чрезвычайно, от рода деятельности. Можно нольпяткой и не отделаться, в нашем случае, на мякине их не проведёшь. Пошли через чёрный ход. Лишь бы его не забили опять.

Обошли двенадцатиэтажную башню. Пожарный выход мрачно закрывала разнокалиберная жесть. Забили.

– Стой здесь, я пойду её с той стороны выбивать. Отсюда её корчевать неудобно. Ничего не бойся, пять минут, это нормально, те не услышат.

Проходя мимо пьяных официальных лиц, поздоровался по-восточному:

– Салам алекум.

– Алекум, – подтвердил Косолапыч, – без базара…При этом он благодарно внюхался в свой шарф.

Зажигалку надо было у неё взять.

– Лен, ты за дверью?

– Да.

– Отойди.

Управился привычно. Битая-перебитая дверь, такие же листы жести особо не возражали. Отогнул метра полтора этой набитой конструкции.

– Лезь, только куртку мне не порви.

Уловил её сомнение. Она видимо тоже о многом размышляла.

– Ты знаешь, – услышал я, – я не полезу. Хватит.

Я понимал её опасения, и то, как это всё в её глазах выглядит. И даже мысленно не особо возражал. Пожалел только, что «засветил» общагу.

– Смотри, – сказал я ей, – выйду давай провожу, и поймаю тачку. Подержи листы, а то рубаху ещё и порву, только отстирали.

– Да не стоит, береги рубаху.

Я вроде примеривался как-то пролезть и остановился. Мы разговаривали через вибрирующие на сквозняке листы жести.

– Давай пока тогда, – предложил я

– Пока.

– Сама выйдешь на Суздальский? На деньги.

– Не надо, я местная. Доеду и рассчитаюсь.

– Окей, счастливо – пожелал я, – куртку отдай, тачку быстро поймаешь. И меня быстро не сдавай, пожалуйста.

– Не сдам. – она усмехнулась.

Лена сняла куртку и протянула её мне. Я раздвинул листы максимально, втянул куртку, на всякий спросил:

– Я тебе точно не нужен Лен? Всё пока, я пошёл, не замёрзнешь?

– Кеды-тапочки тебе куда высылать?

– Оставь на память. – предложил я. – Придёт время, вспомнишь былое…

– Да. – Слышалась она напряглась, – вспомню…

– Ну, пока, – пожелал я ей, – чтоб всё у вас там разрулилось…

Потом какая-то не понятная тишина без ответа, шорох, и вопрос мужским, неуверенным голосом:

– Мадмуазель, разрешите пройти.

Тут я полез что бы посмотреть кто там ещё. Рубашку о разорванную жесть зацепил, млять.

Два типа с бутылкой сибирской водки ноль семь.

– Ты кто?

– А ты?

– Я здесь живу.

– Я, то же.

– Где?

– В Караганде. Своей дорогой идите.

– А мы и идём, твоя мёрзнет.

– Не замёрзнет.

«Эти» протиснулись, сквозь жесть и скрылись на лестнице.

– Лен, или на дорогу тачку ловить, или ко мне.

– Я пойду к тебе. Надо собраться с мыслями. Уеду ночью.

По лестнице мы поднялись ко мне, на кухне я забрал кипящий чайник.

– Проходи, садись, я пока заварочный вымою.

И чем её угощать? Шпроты были, хлеб, сыр. Сало солёное, – не нужно, (ещё из дома, на нём только жарить), конфеты шоколадные… Нормально. Ну нахер я её сюда притащил? Такой шанс был…

Выплёскивая старый чай в унитаз, подумал: а вообще, я бы на том старом сале и пожарил что ни будь, хоть макароны сухие… Надо доставать тушенку. НЗ. Не люблю я «нз» тратить. Тот самый случай. С макаронами вошкаться не буду, не до них. А луковицу пошинкую.

– Ты как? – спросил я у Лены вернувшись

Он пожала плечами.

Достал из шкафчика оранжевую жестянку с чаем, заварил чай, накрыл чайник полотенцем. Мне как-то стало лучше, привычнее.

– Знаешь, о чём я подумала тогда, перед тем, когда «эти» подошли?

– О чём?

– Что ты можешь меня изнасиловать.

– И?

– И потом подумала, что не будешь.

– Есть будем, – сказал я, -, доставая сковородку, лук, армейскую говядину в банке.

Она, по-моему, ещё больше съёжилась.

– Лен ты не парься, – попросил я, – всё уже кончилось, тушёнку прожарим луком посыпем, веселей дело пойдёт. Очень есть охота, – признался я.