– Так уж и ад?

– Уж поверь. В этот раз всё было иначе, благодаря Эрику, но вообще-то я была бы счастлива, если бы никогда не ходила в школу. Но в первый класс я просто рвалась. В Долине практически не было детей, они у нас вообще редкость, а тут – целый класс «ровесников». Я так хотела в школу, что уговорила родителей отправить меня туда на пару лет раньше, чем они планировали. В итоге оказалась самой мелкой в классе по росту, и моё имя тут же было переделано одноклассниками в «Мини». Когда твоё имя звучит как уничижительная кличка – это не особо радует. В общем, я стала Ники. Кличку «Мини» я носила ещё два года, пока ходила в эту школу, но после никому уже и в голову не приходило меня так называть. Прозвища были и позже, разные, последнее – «Оглобля», но «Мини» всё равно было самое обидное. Наверное, потому что первое.

– Сочувствую, Солнышко. – Фрэнк нежно прижал меня к себе и чмокнул в макушку. – А знаешь, какое прозвище было в детстве у меня?

– У тебя было прозвище? – Почему-то это показалось мне невероятным.

– Было. И довольно обидное. Фанни.

– Фанни? Но это же женское имя!

– От этого было ещё обиднее.

– Но почему Фанни?!

– Как ты знаешь, при рождении меня назвали Франциско. И мама ласково звала меня Франни. Нормальное, в общем-то, имя. Пока его не попытался произнести мой младший братишка Сэнделайо. Букву «Р» он ещё не выговаривал, получилось «Фанни». Моим старшим братьям это показалось безумно забавным, и именно так они меня и звали практически всё моё детство, до моего перерождения. После этого я по-братски навалял обоим, и с тех пор они звали меня только Франциско, никаких сокращений, до тех пор, пока я не стал Фрэнком.

– Бедняга! – я сочувствующе погладила его по щеке. – Представляю, каково тебе было в детстве, когда все тебя дразнили девчачьим именем.

– Не все, – покачал головой Фрэнк. – Только Раймундо и Бастиано. Когда кто-то из мальчишек, с которыми мы играли, услышал это и попытался повторить – они доходчиво и весьма болезненно объяснили ему, что дразнить меня – исключительно их привилегия и святая обязанность, как старших братьев, посторонним это запрещено. Больше никто этого делать не рисковал.

– Они начинают мне нравиться, – улыбнулась я.

– Мне они тоже нравятся, – усмехнулся Фрэнк. – Да, мне порой доставалось от них, в основном – насмешки, но это нормально для братьев. И в то же время они никогда не давали меня в обиду, стояли горой за меня и Сэнделайо.

– Было бы интересно с ними познакомиться. Они тоже переделали свои имена на английский манер, как и ты?

– Да. Сейчас они Рэймонд, Себастьян и Саймон. Саймону английского аналога его имени не нашлось, взял просто более-менее созвучное, нам троим в этом плане было проще. И зовём мы друг друга так уже много веков. Но когда я вспоминаю детство, в голове всплывают именно испанские имена.

– Интересно, придётся ли нам когда-нибудь и теперешние наши имена менять?

– Вполне возможно. И не раз. Время не стоит на месте, всё течёт, всё меняется. Но одно не изменится никогда – моя любовь к тебе. Она вечна.

– Моя тоже, – успела сказать я, прежде чем губы Фрэнка прижались к моим.

Какое-то время мы наслаждались поцелуем, но когда под моими пальцами начала рваться ткань, я отпрянула от Фрэнка.

– Ой! – в расстройстве глядя на зажатые в кулаках лоскутки, простонала я. – Я порвала футболку Дэна! Мне так жаль!

– Тише-тише, Солнышко, только не плач, пожалуйста, она того не стоит.

– Она мне нравилась…

– Ничего, у отца их полно, сейчас переоденусь, ничего страшного.

Фрэнк скинул остатки футболки, достал с полки другую и быстро натянул на себя – я даже не успела полюбоваться его мускулами. На груди была надпись, но строчки шли, почему-то, не горизонтально, а снизу вверх. Склонив голову к плечу, я сумела прочесть: «Ты так смешно выглядишь, наклоняя голову влево». Прыснув, я затряслась от смеха.

– Нужно не забыть сказать Дэну спасибо – его футболки заряжают меня позитивом, как раз тогда, когда я очень сильно в этом нуждаюсь.

– Он говорит, что отдаст мне половину своих футболок, только бы ты почаще улыбалась.

– Он меня видел? – ахнула я, представив, как выглядела, сидя на полу, в одной огромной футболке, возясь с игрушечной пирамидкой.

– Нет, конечно, нет, я закрылся с того момента, как проснулся, да и прошлой ночью – тоже. Есть такие моменты, когда чужие глаза ни к чему. Я просто связался сейчас с отцом и передал ему твои слова.

– А, это хорошо, – мне стало намного легче. Пирамидка – фигня, на фоне того, что Фрэнк меня переодевал. Я про это и забыла совсем, только сейчас вспомнила, когда он сказал про ночь. Но во сне он точно был открыт, иначе Рэнди не узнала бы, что ему снится.

– А если кто-то захочет срочно с тобой связаться?

– Я это почувствую. Обычно, поняв, что кто-то закрыт, мы оставляем его в покое – значит, есть причина. Но если связаться нужно срочно, то мы подаём сигнал, тогда он понимает, что дело серьёзное, и откликается.