– Что с ними? – я уже ничего не понимала.

– Остановимся и посмотрим повнимательнее? – предложил мне Фрэнк и, не дожидаясь моего согласия, застыл на месте, после чего подхватил меня, не дав врезаться в себя по инерции.

Куры мгновенно ожили, те, что находились ближе всего к нам, шарахнулись от забора. По ушам ударил привычный шум курятника, усиленный в десятки раз, на него наслаивалось многоголосое бормотание: «Еда, еда, еда», слегка разбавленное воплем: «Опасность», впрочем, это слово быстро стихло, остался лишь громкий гул: «Еда», перебиваемый громогласным кудахтаньем.

Я застонала, зажала уши ладонями и зажмурилась. Сильные руки подхватили меня, и шум стал уменьшаться, сначала пропали слова, потом, несколько позже, исчезли и остальные звуки курятника.

Осторожно открыв глаза, я поняла, что мы находимся уже в паре миль от ферм, а Фрэнк держит меня на руках и, целуя в волосы, отчаянно бормочет:

– Прости, Солнышко, прости, я не подумал! Прости.

– Что это было? – пробормотала я, убирая ладони от ушей.

– Я не сообразил, что шум курятника для тебя пока ещё слишком силён. Просто хотел тебе показать «фокус», увлёкся и забыл, прости, прости.

– Ничего страшного, – я тут же забыла о страшном шуме, видя, как расстроен Фрэнк. – Это и правда был удивительный фокус. Объясни, что произошло? Почему куры замерли, а потом отмерли, словно кто-то играл с ними в «Море волнуется – раз»? И почему сначала было тихо, а потом – громко?

– Тихо не было. Разве ты не заметила тот низкий гул.

– После того, как ты сказал – да, заметила. И что это было?

– Это и было то самое куриное кудахтание. Только очень-очень замедленное.

Какое-то время я, наморщив лоб, смотрела на Фрэнка, пытаясь собрать всё воедино и сделать вывод. Он молча ждал, давая время сообразить самой. До меня стало доходить.

– Если звук замедлился, и куры застыли... Значит, это мы так быстро двигались, да? Как тогда, в тюрьме, когда ты нёс меня в убежище, так?

– Всё верно, – кивнул Фрэнк.

– Но мы же не двигались так, как в тот раз, – замотала я головой. – То есть, мы бежали, но не настолько же быстро, чтобы куры замерли?

– Именно настолько. Сначала мы бежали с человеческой скоростью, а потом я стал постепенно ускоряться, а ты – следом за мной.

– Но я этого не почувствовала... – растерянно пробормотала я. – С какой же скоростью мы двигались?

– Я даже и не знаю. Никому не приходило в голову замерять. Но, как ты понимаешь, достаточно быстро, чтобы казалось, что куры замерли. Хотя они всё же двигались, если бы ты пригляделась, то заметила бы.

– Допустим... Но почему я ничего этого не почувствовала? Когда ты нёс меня в убежище и позже, здесь, в Долине, я чувствовала скорость. И звуки были нормальными – помнишь сирену? И сейчас, когда ты уносил меня, звуки просто удалялись, но не превращались в... в... в «УУУУУУ»!

– В инфразвук, – подсказал Фрэнк, видя, что я, в растерянности, не могу подобрать слова, отчаянно жестикулируя. – Одна из наших особенностей. И странностей. Мы МОЖЕМ двигаться очень быстро, но мы не делаем это постоянно. Вот возьмём, к примеру, муху. Она может летать с невероятной скоростью, переносясь за секунду на расстояние, равное сотням длин своего тела. Человеку подобные скорости и не снились. Но при этом муха может не торопясь прогуливаться по столу, потирать ножки, что-то есть. Не торопясь. Скорости её передвижения, точнее – их соотношения, несоизмеримы. То же самое и у нас. Мы можем двигаться как и прежде – ходить, говорить, видеть всё происходящее в реальном времени. А можем убыстряться в сотни, тысячи раз, и не только двигаясь сами, но и воспринимая окружающий мир.

– Яблоко! – догадалась я. – Ой, я уронила его возле курятника... Ты поэтому мне его кинул?

– И поэтому тоже. Я хотел показать тебе наглядный пример. Оно летело очень быстро, но для тебя ведь это было не так?

– Да. Оно «плыло», и я спокойно взяла его в руку.

– И, как ты понимаешь, это не оно замедлилось, это ты ускорилась. Сначала – твоё восприятие, и тебе показалось, что яблоко еле двигается, а потом и твоё движение. Если бы за тобой наблюдал человек, он не смог бы разглядеть, как ты поймала яблоко.

– Но почему так получилось? – я вспомнила, как вдруг «зависла» во время прыжка. Очень похожая ситуация.

– Потому что твой мозг теперь устроен по-другому. И словно бы «переключается», когда это нужно. Включает «ускорение». Я и сам не могу это до конца осознать или толком объяснить. Но это работает.

– Ну, ладно, кое-что становится понятно. Но я всё равно не поняла насчёт звука. То он замедлялся, то нет, а скорость-то было такая же.

– Даже больше. Я торопился скорее унести тебя оттуда.

– Тем более! Скорость стала запредельной, а звук не изменился. Разве что ветер свистел. О! А когда мы бежали к курятнику, этого не было. В общем, я окончательно запуталась!

– Всё просто, Солнышко. Когда мы бежали по тропинке – мы ускорилась оба, когда я нёс тебя – ускорился только я один. А ты просто сидела у меня на руках, зажмурившись. Ты не двигалась. Ничего в твою сторону не летело. Ты ни за чем не следила глазами. Понимаешь? Тебе незачем было ускоряться.

– Действительно... Значит, это от меня не зависит?