– Черт! Не проканало! – рассмеялся Илья. – Ладно. «Hotel Monopol», знаешь? Возле центра.

– Знаю, это недалеко отсюда.

Алиса направилась в сторону выхода, по дороге кивая на прощанье знакомым и не оглядываясь на Макарова, поспешно топавшего за ней. Оказавшись на улице, кивнула на два креста, словно начерченные карандашом посреди освещенного полной луной неба.

– Видишь шпили?

– Вижу, - услышала она.

– Сначала нам туда, - сообщила Алиса и пошла вдоль улицы в указанном направлении.

И все так же не оглядывалась, тогда как он будто очутился в одном из своих кошмаров. Как часто она приходила к нему? Как часто она мелькала перед глазами и уходила вперед, не глядя на него, не говоря ни слова, тогда как он хотел слышать ее голос, осязать ее, сознавать, что это она. Беда в том, что он так никогда и не знал – она ли. Мучился, силился догнать, но ноги с каждым шагом все труднее было оторвать от земли. Кто единожды в бездну заглянет, тот всегда будет стоять у нее. Алиса была его собственной бездной – даже сейчас.

Макаров коснулся лица ладонью, будто сбрасывая морок, и бросился следом за ней. Теперь догнать сделалось самым важным. Это оказалось не трудно. Потому что происходящее кошмаром не было. Поравнялся с ней. Шли молча. Рядом, не дотрагиваясь друг до друга. Бог знает, сколько времени – уже и шпили миновали, когда он, наконец, отважился заговорить.

– Как скоро ты вернулась в Питер?

– Через месяц, - ее голос прозвучал глухо и напряженно.

– И как скоро ты дала знать Нику?

– Когда узнала, что осталась одна.

– Почему к нему?! – выдохнул Макаров и тут же осекся. – Это ты просила его ничего не говорить мне?

В ночной тишине было слышно, как шуршит листва, колышимая легким ветром. Алиса молчала. Откуда ей было знать, что Никита оборвал все связи со своими родственниками? И все же в глубине души понимая причину его поступка, она после долгой паузы сказала:

– Не думаю, что его кто-нибудь расспрашивал обо мне.

– Не расспрашивал! Его никто не расспрашивал! Меня в Германию увезли, меня не было. И два года я торчал там в полной уверенности, что ты умерла! И когда вернулся, я… Я двенадцать лет знал, что ты погибла – из-за меня! В то время как вы жили вместе! Вы уже тогда жили вместе! Вы были мужем и женой!

– Были! – мрачно подтвердила Алиса.

– И вы счастливы?

– Ты не имеешь никакого права задавать мне такие вопросы.

– Почему не имею? Имею! Я имею право знать, зря все было или нет! Моя жизнь зря? Твоя, твоего ребенка, Логинова – зря?

– Про свою жизнь – спрашивай с себя! – сердито бросила Алиса и ускорила шаг, быстро стуча каблучками по мостовой.

– А что мне делать, если она связана с тобой! Что мне делать? – услышала она его крик за спиной.

Теперь уже бежала, мимо мелькала ограда моста, увешанная многочисленными замками с именами и сердечками. И ей казалось, что ноги едва касаются земли – если бы были крылья, взлетела бы. Просто чтобы не быть здесь, чтобы не слышать. Чтобы не оглядываться больше назад.

Тщетно. Он догнал ее в несколько мгновений. Обхватил руками, развернул к себе, будто бы была куклой. И она, не прося о том, не желая того, оказалась в коконе его тепла, запаха сигарет и виски. И его голоса, которым он бормотал ей на ухо:

– Господи… Алька…

Это случилось прежде, чем на губах своих она почувствовала его губы – горячие, дерзкие, твердые. И странно, непривычно отчаянные – такими она тоже никогда их не помнила.

Изо всех своих сил Алиса рванулась от него, разомкнула поцелуй, попыталась освободиться.

– Меня зовут Алиса! – вскрикнула она и влепила Макарову звонкую пощечину.

И в ту же секунду он перестал ее держать. Только глядел на нее темным взглядом, от которого никогда уже не скроешься. И это было крепче любого объятия и любых пут.

Алиса развернулась и, не говоря ни слова, ушла от него прочь. В полной уверенности, что завтра с утра позвонит Скорупе и откажется от контракта. Пусть делают, что хотят: Лешек, Макаров и даже Папа Римский! А она купит путевки и уедет в Испанию с Сонькой.

Возвращение

***

«Каково быть с девушкой, которую я люблю, и которая любит меня! Тебя от себя не воротит?»

Его от себя воротило.

Теперь он знал, каково это. И знал, что ничего с этим не поделать. Хоть всю жизнь на наковальню брось и молотом долбани – ничего не изменишь. Он всегда будет помнить, что это такое – жить с чужой женщиной. Хоть отпускай, хоть не отпускай ее.

Он мог сколько угодно играть в брак.