1. Идеология Древнерусского государства

Зарождение государственной идеологии России относится к периоду формирования и дальнейшего существования так называемого Древнерусского государства, возникшего во второй половине IX века. По мере укрепления этого государства возникали и закреплялись в сознании правящей элиты, а также наиболее сознательной части его населения, определенные представления об истории происхождении и задачах этого государства, его месте в сообществе других известных им аналогичных образований того времени. Государство, как социально-политический механизм по управлению делами определенного социума на конкретной территории, и идеология, призванная защищать его интересы, развивались далеко не всегда синхронно и параллельно, что, тем не менее, не отменяет их глубокой диалектической взаимосвязи и заинтересованности во взаимном существовании. Государственный деятель мог выступать и в качестве идеолога или наоборот. Государство переживало периоды упадка, кризисы и вновь находило в себе силы для возрождения и подъема. Что касается идеологов, то они могли появиться самым неожиданным образом в лице самых разных персонажей и личностей и выдвигать как рациональные, так и фантастические, далекие от реальности планы и представления. Несомненно одно, что по мере развития государства и осознания его правящей верхушкой своих интересов, идеология приобретала определенную направленность и становилась непременным и необходимым атрибутом существования самого государства.

Огромное значение в формировании государственной идеологии играли летописи, начало составления которых большинство авторов относят к XI веку.7 Их обычно рассматривают как исторические источники или литературные памятники средневековой Руси, между тем, в момент создания они, как правило, являлись расширенными хрониками, призванными обосновывать и защищать определенные интересы их заказчиков. В зависимости от того, кто выступал заказчиком, летописные повествования можно подразделить на великокняжеские, княжеские, митрополичьи, патриаршие, монастырские, городские и даже родовые и личные. Разными, естественно, были и идеологические задачи, которые приходилось решать их авторам. На эту особенность летописей обращал внимание и В.О. Ключевский, считавший, что их авторов нельзя считать историками-прагматиками. Общим для них как церковно-исторических мыслителей, по его мнению, был поиск «в событиях нравственного смысла и практических уроков жизни».8 Для нас же важно, что крупные летописные своды, составлявшиеся в интересах властных структур и отдельных правителей государства, позволяют проследить еще особенности и эволюцию идеологических представлений, отражающих их интересы, на разных этапах истории русского средневековья. Основной массив таких сводов представлен Новгородскими, Киевскими, Владимирскими, Тверскими и Московскими летописцами. Свою специфику имело летописание в период политической раздробленности. Не прерывалась летописная традиция и в тяжелые для Руси годы ордынского ига. Затихая в одном княжестве, она продолжалась в другом в зависимости от политической, экономической и культурной ситуации на обширных пространствах Русской земли.

Обычно говорят о политической ангажированности летописцев, в большинстве своем являвшихся монахами и работавшими по заказу правящей княжеской или церковной верхушки. Для нас же именно это обстоятельство и является особо ценным, так как позволяет выяснить идеологические задачи, которые ставили перед летописцем и понять аргументацию автора, направленную на апологетику заказчика летописи и отражающую его понимание многих важнейших вопросов своего времени. Летописец – передовой человек своего времени, стремился рассказать о происхождении русского народа и его ближайших соседях, об обстоятельствах и значении принятия и распространения христианства, обосновать необходимость единения людей перед лицом разного рода угроз под властью династии Рюриковичей, недопустимости распрей между князьями, смут и восстаний против установленных государственных порядков, донести до своих соотечественников ряд других идей и сведений, без которых общество просто не могло существовать.

В древнейшем из дошедших до нас общерусском летописном своде «Повести временных лет», составленном в Киеве во втором десятилетии XII в.9 и входящем, как правило, в более поздние летописные своды, уже в заголовке поставлены важнейшие вопросы, носящие поистине экзистенциальный характер: «Откуда есть пошла Русская земля?», «Кто в ней начал первее княжити?» и «Откуда русская земля есть?». В переводе Д.С. Лихачева: «Откуда пошла Русская земля?», «Кто в Киеве стал первым княжить?», «Как возникла Русская земля?»10 Без ответов на эти вопросы все дальнейшее повествование теряло всякий смысл. На них необходимо было давать ответы обществу того времени вне зависимости от уровня знаний самого летописца и правдивости приводимых сведений. Тем более, что дошедшее до нас летописное повествование, опиравшееся, как считается, на какие-то другие источники, составлялось через сотни лет после произошедшего. Что касается истинности данных летописцем ответов, историки спорили, спорят и будут спорить, приводя аргументы и контраргументы, создавая теории и конструируя новые нарративы. Но совершенно ясно, что необходимо было изначально создать определенный нарратив, и он был создан в XII в. Вот как автор «Повести» трактовал происхождения русской государственности, русского народа и династии русских князей (перевод Д.С. Лихачева по Лаврентьевской летописи): «В год 6370 (862). Изгнали варяг за море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сказали себе: «Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву». И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, и иные норманны и англы, а еще иные готландцы, – вот так и эти прозывались. Сказали руси чудь, славяне, кривичи и весь: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходи княжить и владеть нами». И избрались трое братьев во своими родами, и взяли с собой всю русь, и пришли и сел Рюрик в Новгороде, а другой, Синеус, – на Белоозере, а третий, Трувор, – в Изборске. И от тех варягов прозвалась Русская земля».11 Древнерусские летописи в основном дублировали это сказание с той лишь разницей, что, например, в Ипатьевском своде первым городом, где первоначально обосновался Рюрик, называлась Ладога.12 В этом тексте явно прослеживается ряд идеологических задач, которые ставил перед собой и успешно решал автор летописи. Он констатирует суверенность восточно-славянских и финских племен до призвания Рюрика («начали сами собой владеть»), образовавших Древнерусское государство, обосновывает легитимность возникшей княжеской династии через факт «призвания» князей, обозначает изначально многоплеменной (полиэтнический) состав населения Древнерусского государства (русь, чудь, славяне, кривичи, весь). Идеологический импульс данного нарратива оказался настолько сильным, что он сохранил свое значение пройдя через все периоды существования российской государственности, не потеряв своей актуальности и сегодня. Переходя из одного летописного свода в другой, легенда о «призвании варягов» продолжала приводиться в летописях в период политической раздробленности, она не изгладилась из памяти в период борьбы русского народа против монгольского нашествия, и оказалась востребованной в ходе образования и укрепления Московского централизованного государства, в полной мере использовалась и в последующие периоды истории российской государственности, дожив до нашего времени.

Огромную идеологическую нагрузку несло повествование о выборе веры князем Владимиром. Летописец Нестор, сам будучи христианином и монахом, очень подробно описывал этот процесс, подводя своего читателя к мысли, что Владимир «испытание вер» проводил основательно, без какой-либо спешки, стремясь выбрать наиболее подходящую для Руси религию. И хотя на все воля божья, современники и потомки должны были глубоко, в том числе и с рациональных позиций, осознать правильность сделанного ответственного шага и, надо признать, что эта цель была блестяще достигнута.

Христианство принесло за собой нравственное обновление общества. Появляется понятие греха и осознание необходимости праведной жизни как пути к спасению души. Эти идеи вытекали из Священного Писания, их проповедовало духовенство, они распространялись среди населения, в том числе и среди представителей княжеской династии, боярства и дружинников. Это не означает, что прекратилось соперничество между князьями, военные столкновения, а иногда и зверские убийства в борьбе за власть. Однако важно, что появился определенный идеал взаимоотношений, основанный на евангельских примерах и нравственных ценностях. Церковь в лице ее служителей превращается во влиятельный и постояннодействующий фактор государственной и общественной жизни, в проводника вполне конкретного стандарта взаимоотношений между людьми не зависимо от их имущественного положения и занимаемой должности, в инструмент его пропаганды и утверждения на весь последующий период существования российской государственности вплоть до 1917 г.

Важнейший идеологический смысл имела идея о славянском единстве, на которую обращал внимание еще В.О. Ключевский. Так, совершенно верно он указывал, что летописец определял «роковой исторический момент, с которого началось разрушение славянского единства», связанный с утверждением венгров на среднем Дунае в начале Х в., говорил об общем значении для всех славян просветительской миссии Кирилла и Мефодия, отмечал некогда существовавший единый славянский язык и, наконец, рассказывал о проповеди апостола Павла в Иллирии, где прежде жили славяне и который, таким образом, стал великим христианским учителем всех славян. «Такой диалектической цепью умозаключений и так настойчиво мыслящий русский книжник начала ХII в., – заключал Ключевский, – прицеплял свое темное общество не только к семье славянских народов, но и к апостольским преданиям христианства».13 Идея о славянском единстве в прошлом открывала путь для далеко идущей политики и не потеряла своей актуальности до настоящего времени.

Церковь в лице своих монахов-летописцев последовательно продвигала мысль о монопольном праве князей Рюрикового дома на занятие княжеских столов в русских землях. Обращаясь к Аскольду и Диру, захватившим власть в Киеве, князь Олег говорил (перевод Д.С. Лихачева): «Не князья вы и не княжеского рода, но я княжеского рода», а когда вынесли Игоря, добавил: «Вот он сын Рюрика». И убили Аскольда и Дира… И сел Олег, княжа в Киеве…И были у него варяги, и славяне, и прочие, прозвавшиеся русью».14