Шрифт:
(Да, есть в ней что-то античное, но не от кариатиды, а скорее от горгоны Медузы.)
– Всё хорошо сейчас, Клара, – осторожно касаюсь её руки, – всё хорошо.
– И что это я вдруг так с вами разоткровенничалась? – Шляпа мушкетёра как котёнок лежит на её коленях. – Посвятите уж тогда и вы меня в ваш секрет.
(Всем нравится моя шляпа.)
– В какой секрет?
– Почему вы так долго в море не входили?
– Какие тут секреты, Клара. Давайте лучше перейдём на «ты».
– Давай.
– Я открывал свой новый океан, как Васька из Бальбоа пятьсот лет тому назад. Ждал, чтобы океан ко мне сам пришёл, а не я к нему.
– А зачем?
– Хочу быть безбрежнее океана.
Симпатичная маленькая ящерка притаилась на потолочном своде. Раскинулся на тахте, поверх покрывала, наблюдаю. Хорошо, что здесь гекконы по потолку бегают, зато и комаров нет, они их всех переловили.
А что такое тяжесть? Гравитация? Может быть, это гироскопы с единым центром в трёх осях координат?
Три гироскопа. Три колебательных контура (не менее).
Если у частицы есть масса, значит, в ней не менее трёх частиц с единым центром вращения или колебаний. Покой и вес – где центр есть.
Масса возникает при уравновешивании в общем центре колебательно-вращательных движений носителей энергии по всем направлениям пространства.
А может ли носитель энергии быть без массы?
h – фотон не имеет массы покоя. Энергия волны – прямолинейный импульс.
Масса электрона возникает за счёт взаимодействия электронно-позитронных полей с хигсовским конденсатом (ХК):
me ~ 0,5 MэВ.
Сейчас физики уверенно чувствуют себя до энергий
– 100 ГэВ ~ 1025 К, т. е. 10–13 м.
Чтобы понять, упрощают. Понимание – упрощение за счёт исключения несущественных деталей и выделение существенных признаков. Так и запутываются в бесконечных мозговых нитках. Сознание не очень приспособлено к постепенным переходам качества.
Свет – это распрямлённая свобода. Масса – это тяжесть от тоски энергии, заключённой в замкнутом пространстве. Энергия проявляется во взаимоотношениях трёх измерений со временем. Могут ли взаимоотношения быть без предмета (нет – заложено в слове). Пока нет системы, понять и запомнить трудно. Система – условие жизни. Влечение – условие жизни. Язык недостаточно развит для описания образов, представляемых органами чувств.
Что-то меня уводит в тёмный агностицизм от лени и недостатка смышлённости, наверно. А в комнате всётаки жарко. В гостинице был бы кондиционер.
Как он её за щёчку: «Ваанлек. Ваанлек». А мне-то что?
Тук-тук.
Кого ещё там несёт? Полежать не дадут. – Входите, открыто.
– Извини, что беспокою, – хозяйка, – ну как устроился?
Просовывается в дверь вежливая.
– Да хорошо всё.
– Душновато тут, что вентиляцию не включишь? – Клара уже в комнате и переминается надо мной в шортиках.
Принципиально не меняю расслабленной позы на своём арендованном ложе под испытующим взглядом вечерней визитёрши.
– Да я не знаю, эта кнопочка, что пропеллер включает, – тыкаю в неё пальцем, – не слушается чего-то.
– Не слушается? Почему? Она исправна, – Клара тянется через тахту к непослушной кнопке. – Лежи, лежи! – и ложится на меня. – Ну, видишь! Вот и завертелась.
А живот у неё довольно упругий, и сама она ничего.
– Фантастика инженерной мысли, – слегка улыбаюсь, держу руки по швам и не реагирую, как будто так и надо всегда включать вентиляторы.
Застыли. Одна, две секунды…
– Ну, отдыхай, – Клара довольно больно упирается кос тяшками своего кулачка прямо в поддых и встаёт, – спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – тоже встаю и закрываю за ней дверь.
Надо бы тахту переставить, отодвинуть, что ли, её от стенки?
– Тррынт, тррынт, тррынт, тррынт, – под потолком поскрипывают и крутятся бежевые лопасти.
А где же ящерка? Сбежала! Жаль.
Ласточки-касаточки летают над роскошными вечнозелёными веерами, дразнящими своим безмятежным покачиванием съёжившуюся закоренелую привычку северянина к смиренному ожиданию промозглой стужи, к пожухлым листьям, к скользкой обледенелой тропинке. Холод, вьюга – этим всегда и неумолимо пресекается на исконной земле полуночной всякий разврат цветов, кузнечиков и любой другой полуденной испарины. Травка зеленеет, солнышко блестит, ласточка с весною в сени к нам летит. Прозеваешь, и эти милые создания уже тут как тут, глядишь, уже и гнездо лепят над телескопом или над верстаком. Книги, карты, отвёртки – всё будет замарано птичьим помётом. Эти стрижи и ласточки в России всегда как свои. Ан нет, они и в Индии тоже свои – носятся над обрывом, как ни в чем не бывало. Что им до русских снегов? Травка зеленеет, солнышко блестит, ласточка за летом из сеней летит. Нужно лишь перемахнуть Гималаи.