По узкой улочке из двухэтажных выцветших домов я еле полз за фурой, полностью перекрывавшей мне обзор. И думал – если б я случайно не увидел Леху сверху, его бы еще долго не нашли.

Двор Лехиного дома тускло освещала желтая листва. Поднявшись на второй этаж, я позвонил. Хозяев не было. Пришлось спуститься вниз. Сообразив, куда выходят окна их квартиры, я сел на лавку так, чтоб видно было, когда в них зажжется свет.

Примерно через час мимо меня проследовали женщина и мальчик лет семи. Бледный и худенький, с насупленными бровками. Мне показалось, он похож на Леху. Женщина искоса взглянула на мою машину: здесь все друг друга знали, и чужого отмечали сразу. Я подождал, пока они вошли в подъезд и засветились отмеченные мною окна.

Я вновь поднялся, позвонил. Татьяна сразу же открыла дверь. Не спрашивая, кто я. Стояла и ждала, что я скажу.

И я сказал:

– Алеша умер.

Она не вскрикнула, не заметалась. Лишь отступила внутрь квартиры, чтобы меня впустить. И замерла посередине комнаты, точно боялась расплескать невидимую чашу, наполненную горем до краев.

Я взял на кухне стул и усадил ее. Там один угол цвел сине-зеленой плесенью с вкраплениями красной ржавчины. Наверное, многолетняя протечка. Этот зацветший угол я уже видел на Лехиной картинке.

Таня сказала:

– Надо сообщить его отцу.

Как и моя знакомая из Краснолесья, она принадлежала к категории осенних женщин. Но если Настя была осенью сияющей, багряно-золотой, то Таня – безлистой, пасмурной и темной. Скорее даже женщиной-зимой. Или предзимьем. Черные волосы с пробелами, зияние темных глаз на ледяном лице. Я даже вдруг подумал неуместно: наверное, ее кожа, как зимняя кора, горька на вкус.

Все это время Лехин сын смотрел за стенкой мультики без звука. В начале разговора он вышел из соседней комнаты и замер у двери на несколько секунд. Он понял, что произошло. Потом вернулся к телевизору. Мне было его видно в дверной проем.

Таня сказала, следуя за моим взглядом:

– Леша здоров. Они его родили очень рано, когда еще не начали колоться.

На следующее утро я заехал за Татьяной, чтоб вместе выполнить все пункты похоронной программы. Я предложил ей помощь. Но она твердо отказалась:

– Деньги даст Лешин отец. У нас назначена с ним встреча.

Подъехать нужно было к хорошо известному мне зданию – к бывшему «члену КПСС». И я не слишком удивился, когда к нам вышел из подъезда госслужащий Андрей Андреевич Андреев с сообразным печальным обстоятельствам лицом. Он осторожно обнял Таню, сжал ей руку и произнес необходимые слова. Я тоже выразил ему сочувствие. Конечно, он не ожидал меня увидеть в этот день, тем более в качестве коллеги его сына. Но тотчас выдал предсказуемую фразу:

– Боже, как тесен мир.

А Тане передал конверт:

– Ну, мне пора. Держись Танюша.

Дорогой Таня мне сказала:

– Андрей исправно выдает пособие на маленького Лешу. Вполне достойное в отличие от крох, которые кидает государство.

Весь день шел сильный дождь. Я раскрывал над Таней зонтик, когда она бежала от машины до нужного крыльца. Под вечер отвез ее домой. Остановившись у подъезда, дал отдых дворникам, и струи залили стекло. Таня не сразу вышла, и мы еще немного посидели молча под дождем. Потом она сказала:

– Надо идти домой. Там Леша-младший у соседки.

Прощались с Лехой в крематории.

Мы долго ждали своей очереди – кто-то на улице, а кто-то в темном холле, где оказалось холодно, как в склепе. В природе тоже был тяжелый день. С прерывистым дыханием ветра, из-за которого все двигалось, менялось, то меркло, то светлело – и солнце то скрывали, то обнажали облака. Метались листья стаями безумных, сбившихся с курса птиц.

Нас запустили в зал. Настенные рожки светили в потолок, как догорающие факелы в пещере.

Андрей Андреевич Андреев пришел на похороны сына в сопровождении двух коллег. Он встал у гроба позади Татьяны. В сером костюме с черной траурной рубашкой и с горестной, но твердой складкой губ он почему-то выглядел охранником. Или переодетым в штатское сотрудником спецслужб.

Директор школы, где преподавала Таня, выступила с речью о погибшем поколении девяностых. И призвала бороться с наркоманией всем миром, беспощадно. Один госслужащий докладывал о новой клинике для наркоманов, которую построили на средства из бюджета. Соседка Тани плакала.

Павел и парни из бригады стояли молча. И я молчал. А мог сказать: «Иммунитет – единственное средство от заражения злом. Чтоб не заглатывать наживку. Не пробовать дурь». Но не сказал. Представил Лехину ухмылку с недоступной смертным высоты:

– Да что вы знаете о герыче, господа!

Чуть легче стало на поминках. Все уже думали и говорили о здешнем, о земном. Андрей сидел рядом с Татьяной, я напротив. Я слышал его слова вполголоса:

– Что делать, Танечка. У Леши не было шансов.