Кричала Айли.

Секс, пикси, соседи, новости

Лорд Киган Оустилл

Я оказался в спальне через доли секунды, чтобы увидеть, как она сидит на краю постели, с мокрым от слез лицом, не обращая внимания на сползший с плеч халат, прижимая трясущиеся руки к груди. Заглянув в ее зрачки, расширенные до максимального предела, я как будто воочию увидел ее личных призраков прошлого.

Призрак жизни, которой больше нет. Призраки мертвых сына и отца. И самое страшное для нее — призраки эльфийского квартала Абердина, которых было слишком много, чтобы оставить душу Айли без мучений.

Да, Эрик действительно мудр. Ознакомившись с материалами дела и вникнув, он оставил в живых тех участников Бунта, кто уже казнил себя сам, и будет делать это ежедневно — всю оставшуюся жизнь…

Кошмарный сон Айли и призраки на дне ее зрачков были вполне закономерным и обоснованным явлением. Эта сильная женщина держалась все время — с момента смерти близких. Ее разум вошел в защитный режим, привыкая видеть вокруг себя кровь, смерть, отвечать за жизни и действия других людей. Она держалась и в тюрьме, пока была уверена в скором конце жизненного пути. Держалась на допросах. Все время на самоконтроле! Сорвалась вот один раз — пока я тащил ее в служебный гараж при Управлении наказаний, но одна маленькая истерика не в счет. Когда-то это должно было произойти.

А теперь подсознание Айли уже отреагировало, принимая верное решение: отпустить ситуацию, потому что уровень ответственности уже не тот. Командовать подсознанием трудно. Ну вот, оно и оторвалось по полной.

Не умею я никого утешать! За годы совместного счастья в браке у моей жены не было крупных поводов для расстройства, кроме разбитой любимой чашки или найденной в саду мертвой птицы. Я был уверен, что оградил ее от всех неприятностей, кроме тяжелых воспоминаний о жизни в приюте… Мне не приходилось утешать Дэрин по-настоящему, хватало нескольких ласковых слов и объятий, как для ребенка. Она и была ребенком рядом со мной! Так как это же сделать с бывшей приговоренной к смерти, которую сейчас терзает тоска по потерянному сыну и ужас от содеянного в эльфийском квартале? Что, опять звонить доктору, обращаясь за советом?

Я сел рядом с Айли. Она бы отпрянула, если бы не моя рука, мягко придерживающая ее спину ниже лопаток. Другой рукой я осторожно взял ее за подбородок, поворачивая к себе, ловя испуганный мечущийся взгляд, стараясь смотреть строго и ободряюще. Не знаю, насколько это получилось: наверное, строгость проявилась, а ободрение — вряд ли.

Пальцы немедленно намокли, потому что слезы из осенних глаз текли, не останавливаясь, сами по себе, без спазмов рыданий.

— Послушай меня, Dearg… Ничего из прежней жизни больше нет: хорошего — к твоему сожалению, плохого — к великому счастью. Убеждать тебя, что все до хрена как круто, я не стану, это не так. Но с плохими снами можно бороться…

По телу Айли пробежала судорога, как будто ее знобило. Она уперлась холодеющими ладошками мне в грудь, я отпустил ее подбородок и спину, и взял эти ледышки в свои руки. Поднес к губам, подышал, как на ту замерзшую насмерть птичку, что нашла Дэрин в саду нашего особняка зимним вечером. Ту птичку уже нельзя было оживить, а эту, носящую соответствующее имя — Птица, — еще можно было попытаться.

Я наклонился к дрожащим розовым губам, продолжая сжимать холодные маленькие руки, те самые, которые пытались послать пулю в мое сердце — намеренно ли, случайно, буду ли я разбираться сейчас, когда рядом так стучит ее собственное сердце?!

Я легко опрокинул рыжую на покрывало кровати, и она сначала попыталась увернуться, вырваться, убегая от неизбежных дальнейших действий. Мешали двое: халат, в котором она запуталась, оголившись наполовину, и я, удерживающий ее без малейших усилий. Я раздвинул коленом женские ножки, создавая для бегства дополнительные препятствия, коснулся губами соленой от слез щеки, подбородка, шеи. Чувствовал, как уходит дрожь сонного кошмара и ярость физического сопротивления. Вдыхал запах ее кожи — пьянящий, будто воздух над морем. Ее стиснутые до хруста зубки постепенно разжались, впуская мой язык, пробующий на вкус этот нежный чувственный рот. Слабый стон Айли был скорее упреком самой себе, чем звуком протеста.

Она попыталась вырваться еще раз, но быстро сдалась, когда я завел ее руки за голову и прижал к покрывалу. Длины и силы пальцев одной руки для этого мне было вполне достаточно. Не прекращая затянувшегося поцелуя, я поласкал ее грудь, растеребил запутанный халат и пояс, погладил упругий живот.

Все, больше не плачет, наконец-то! Дыхание учащенное, сосочки сморщились и встали торчком. Пора и им уделить внимание, в самом деле…

Сильное, женственное тело Айли выгнулось, когда я слегка сжал зубы на одной из ярко-розовых вершинок. Я отпустил сосок, провел языком между округлых грудей, имеющих идеальную форму перевернутых чаш, прикусил второй сосок, усиливая нажим зубов. Вздрогнула, потянулась, расслабилась… Ага, эта степень укуса для нее не боль, а удовольствие!

Я старался не трогать те участки тела, где лазером были вбиты люминесцентные чернила. Получалось средне, судя по периодическому шипению рыженького Чудовища. Думаю, дня через три все пройдет.

— Не вертись, Dearg. Лежи спокойнее — меньше буду задевать.

Мои пальцы спустились ниже, проникая в то теплое и влажное местечко, которое я имел счастье потрогать, пока кое-кто дрых на койке гауптвахты после курения эйфоризанта. Да, девочка потекла так же быстро, как и тогда! Замечательно. Не буду сейчас ее мучить, оттягивая кульминацию. Для долгих игр еще придет время. Два пальца — указательный и средний, — нахально погрузились в тепло ее лона, надавливая, растягивая, убыстряя движения и…