Айли забилась под моими руками с криком. Ее оргазм после долгого воздержания был острым, мощным, почти болезненным. Блеск глаз из-под прикрытых век, прикушенная нижняя губа, розоватые пятна на груди и шее, и — целый водопад вокруг моих пальцев. Кажется, им пора уступить моему члену, пребывающему в полной готовности.

Я стянул с себя штаны и плавки, поймал красноречивый взгляд рыженького Чудовища, в котором сквозили примерно две вот таких противоречивых мысли: «Ну, ты и гад!» и: «Шевелись быстрее, я хочу еще!»

По поводу первой мысли: потом разберемся, а вот вторая совпала с моими желаниями. Не тратя время зря, я вошел в Айли одним рывком, сливаясь с ней в общем ритме. Быстро нарастающий трепет ее плоти, стон…

Leanbh eiri Amach кончила во второй раз, и ее вскрик вплелся в мой собственный, перерастающий в рычание — на пике достигнутого наслаждения. Я отпустил ее запястья, ложась рядом. Она уткнулась влажным лбом в мое плечо, тихонько пробормотав:

— Я тебя ненавижу…

Да, женская ненависть, помноженная на два оргазма — это какое-то особое явление, требующее научного подхода и всестороннего исследования! Что-то мне подсказывает, Морни после такой услышанной оригинальной фразы мог накатать целую статью, если бы не был вечно занят. Ненависть — гораздо лучше, чем безразличие, она хоть и разрушает, но заставляет жить дальше, а безразличие губит не только интерес к жизни, но и сам ее смысл. Для любого дроу важны сильные эмоции в основе близости, и я отчасти понимаю Рикона Ниэллони: ему крайне необходим такой уровень эндорфинов партнерши, при котором она перестает различать боль и удовольствие. Итогом становится запредельное удовольствие для обоих… Жесткая практика? Для кого-то — да, для некоторых — необходимость.

— Для чего нужно было разрисовывать мое тело? — настойчивый вопрос Айли вывел меня из кратковременной задумчивости.

— Кажется, я уже объяснял тебе назначение орнамента Дома Оустилл в данном конкретном случае. Чем скорее ты привыкнешь к своей несвободе, тем лучше — и с моей точки зрения, и с точки зрения твоего психологического комфорта.

Она отодвинулась, шмыгнула носиком и теперь с изумлением взирала на меня, приподнявшись на правом локте. Прикрыться халатом рыжая даже и не подумала, и теперь левый розовый сосок был сердито, остро и очень забавно направлен в мою сторону.

— Э-э-э… Оустилл… я не уверена, что в самом факте несвободы может быть какой-то там комфорт. Меня это пугает и возмущает — больше ничего.

— И, тем не менее, ты привыкнешь, Dearg. — Спокойно сказал я, перебегая взглядом от ее чудесных глаз к розовому соску. — И не целься в меня этим… клювиком, а то, знаешь ли, доиграешься до третьего оргазма в порыве ненависти.

Айли, похоже, потеряла дар речи и, сверля меня сердитым взглядом, попыталась соскочить с кровати.

Да кто бы ей дал! Было невероятно приятно сжимать в руках эту разгоряченную сопротивлением особу и осознавать, что и завтра, и послезавтра, и еще много-много дней я смогу вот так же держать ее в своих объятиях, наслаждаясь ароматом ее шелковистой кожи. Будет весьма любопытно наблюдать, когда она перейдет грань дозволенного, как только утратит контроль в какой-нибудь ситуации… Я даже не исключаю, что, отойдя чуть больше от своих жутких воспоминаний, Айли сделает это намеренно, пробуя меня на прочность.

Я же говорил — сильная женщина. Хитрить и притворяться она не сможет, а вот выражать протест открыто и громко — да, это запросто.

— Ты уже делал такую татуировку? — не унималась она, прекратив, наконец, попытки вырваться, и начиная удобно устраиваться в моих руках, как птичка в гнезде.

— Да. Всего один раз.

— Кому?

— Той, что была лишена возможности командовать мной после Переворота.

— И?..

Я вспомнил, как это было. В отличие от рыженького Чудовища, с Илленниа было гораздо труднее справиться, и прошел не один месяц, прежде чем ее ненависть сменилась другими, гораздо менее разрушающими чувствами.

— Что ты хочешь услышать, Dearg?

Судя по нахмуренным бровям медного оттенка, услышать она хотела все и немедленно. И желательно, самое ужасное, чтобы иметь основание для укрепления собственной неприязни ко мне, ставшему ее хозяином. Увы, тут я тебя порадовать не смогу, придется обойтись без ужасов.

— Если представится случай, в Ирландии ты сможешь побывать в Садах Хейвуд. Потрясающе красивое место, восстановленное после Сопряжения и частично перестроенное, потому что совмещено с эльфийским ландшафтом с Небиру. Будешь хорошо себя вести — свожу туда.

Прим. авт.: Сады Хейвуд — парковый комплекс, знаменитый своим дизайном, был заложен в конце XVIII века в графстве Лейиш.

Айли фыркнула. Совершенно напрасно, потому что при поведении, несоответствующем моему статусу, я не выпущу ее из дома вовсе.

— … так вот, — продолжал я, — дизайном эльфийской части парка занимается жена профессора ботаники, который пребывает в восторге от открывшихся возможностей изучения земной флоры.

— Ты хочешь сказать…

— Говорю, потому что не вижу смысла скрывать. Энергия разрушения была направлена в мирное русло. Мы расстались, когда поняли, что между нами исчерпано все — и ненависть, и любовь тоже, в пределах сроков, соизмеримых с вашей, человеческой жизнью. Право моей собственности на Илленниа было завершено само по себе, я ее отпустил, а потом она встретила того, с кем ей просто приятно быть рядом — без принуждения. Татуировку она, конечно же, свела.

Говоря это, я поглаживал обнаженное плечо, на нежной коже которого сейчас был так хорошо заметен черный рисунок.

Я пока не стану надевать на Дитя Бунта браслеты и ошейник по двум причинам: слишком много позиций психологического воздействия — это раз, и… банальное отсутствие этих аксессуаров — это два. Все дело в том, что, вопреки обычаям, установившимся в качестве приложения к браку с Темной эльфийкой, я… одним словом, я никогда не надевал их на Дэрин. Я не заказывал сложную ювелирную наномеханику перед свадьбой, Дэрин не нуждалась в укрощении. Браслеты носила Илленниа, а после нее — и другие мои наложницы на Небиру. Куда эти безделушки затерялись после Сопряжения, даже Ллос не знает…