— Напиться мне, что ли? — с тоской спросил он у Луны.

— Не надо, — тихо сказала Алёна. — Не надо напиваться…

— Думаешь? — спросил Огнев заинтересованно.

— Конечно, — она села рядом. — Вы лучше ещё сыграйте. Это же его… песни, да? Вот. Сыграйте. Он бы радовался.

— Да, — сказал Огнев тихо. — Сашка наш любил, когда его слушали…

Ранним утром солнце тронуло бледным золотом макушки седых елей, застывших на страже у поворота на улицу Белую, проникло сквозь прозрачное окно и упало на лицо спящей Алёне. Девочка чихнула и проснулась. Время на полоске электронных часов, прилепленной в изголовье, подбиралось к 7-00. Скоро зазвучит мерзкий сигнал будильника… Будильник Алёна искренне и от души ненавидела, поэтому приучилась просыпаться за пять минут до сигнала. Обычно это удавалось…

Она села на постели, взялась за виски ладонями. Спать хотелось неимоверно. Вчерашние посиделки с Огневым под музыку давали себя знать. Странный он, Огнев. Будто те, другие, что проходили сквозь их с мамой жизнь, были отражениями, голограммами, миражом. А Огнев — настоящий.

Алёна вспомнила, как ещё вчера тихо злилась на него и маму, даже мысленно голубками их обзывала. В затылке аж засвербело от стыда. Могла ведь проявить немного уважения и деликатности — хотя бы в мыслях! Не проявила. А если бы Огнев ушёл со своей флейтой куда-нибудь в парк, она, Алёна, никогда и ничего не узнала. Скажи теперь, что было бы хуже, попробуй.

Будильник радостно заквакал: упустила! Не выключила вовремя! Мелодия у него была мерзейшая, сама отыскала такую, сама поставила. Чтобы сон сразу как рукой снимало.

Отчаянно зевая, Алёна встала, накинула халат и поплелась умываться.

Дома никого не оказалось. Мама ещё не вернулась, Огнев уже ушёл. Алёна соорудила себе нехитрый завтрак яичницу, заварила кофе. Голова падала сама, в ушах сладко шумело. Дёрнувшись рывком в очередной раз, девочка обнаружила, что упустила аж двадцать минут! Заснула! И теперь надо торопливо глотать остывший кофе, одеваться и бежать, не то опоздаешь и — получишь! Школьный двор драить.

Или сортиры. Или что-нибудь ещё.

Она мотнула головой, встала, подошла к раковине и сунула голову под ледяную воду. Помогло. Хорошо, волосы в этом году короткие, не надо мучиться сушить, как раньше…

На тренировке Скорин прилюдно приложил обеих упрямиц, Алёну и Мальсагову злым словом. Заявил, что ему плевать, какая драная кошка их обеих укусила. Что до начала аттестации остаётся семь дней и четыре тренировки, и все эти четыре тренировки извольте держаться вместе. Морды друг другу — бить за пределами школы и, желательно, уже после экзаменов. А до тех пор, зубы стиснули и — пошли, пошли, пошли, живее.

Алёне после знакомства с Тимом и огневской музыки как-то стали уже до неба претензии бывшей подруги. Пусть её, как хочет. Аттестацию пройти надо, безусловно. А дальше трава не расти. Так или не так рассуждала сама Мальсагова, доподлинно узнать не вышло. Но она тоже стиснула зубы и держала себя в руках. Кое-как обязательную программу они вдвоём отбыли. А после занятий демонстративно разошлись в разные стороны.

Но вагон на обратной дороге оказался на двоих одним. Алёна встала, собираясь стоять в тамбуре всю дорогу: во-первых, Хальку чтобы не видеть, во-вторых, чтобы остановку свою не проспать. Которая уже подряд бессонная ночь давила веки свинцовой тяжестью. Но если заснуть в вагоне, очнёшься только на концевой, у депо, знаем уже, плавали. А это, на минуточку, часа два ходу в один конец…

— Привет!

Алёна от неожиданности едва не подпрыгнула, но, вбитый в рефлексы навык уже окутал кулак смертоносным пламенем, ещё немного и полетит неудачливому шутнику в нос заряд обжигающего тепла.

— Тим! — воскликнула она, узнав знакомца. — Тьфу на тебя! Едва в рожу не зарядила.

Встряхнула кистью, снимая напряжение. Пламя рассеялось эффектными алыми искрами.

— Ты откуда здесь?

— По делу, — объяснил он, улыбаясь.

Та же улыбка, грустная, чуть виноватая, но — неизмеримо добрая, как ласковое весеннее солнышко. Алёна мысленно разложила на составляющие свои эмоции. Влюбилась? Ой, похоже, что да…

Поезд плавно тормозил, подъезжая к платформе. Из салона появилась Халька Мальсагова, это была её остановка. Увидела двоих, скривилась. Она бы прошла мимо, будь дверь открытой, но вагон ещё шёл, и до полного остановка было минуты три, может быть, даже четыре. То есть, много.

— Это у тебя что ещё за придурок? — не удержалась от язвы бывшая подруга.

— Не твоё, неопределённый артикль, дело, — огрызнулась Алёна.

Халька сузила в бешенстве глаза. Разговор мог бы уйти очень далеко и окончиться по итогу взаимным свинским битьём морды, тем более, что кулаки чесались у обеих очень уже давно. Но вмешался Тим.

— Мальсагова, — неприятным голосом выговорил он. — Берегись…

Алёна ещё успела удивиться, откуда он знает Халькину фамилию, о подруге она не рассказывала и, тем более, не называла её. Но это быстро стало неважным. Тим выглядел так, что хотелось бежать от него с воплями, он словно инфразвук посылал во все стороны. Алёна когда-то добыла излучающую головку, хотелось испытать себя на прочность, проверить, правда ли, что люди с пирокинетической паранормой переносят инфразвуковое воздействие не в пример достойнее, чем натуральнорождённые. Чувство собственного величия данный эксперимент сбил с заоблачных высот на более-менее адекватную отметку, а пятнадцать суток на благо городских улиц по статье за хулиганство закрепили эффект.