– Я уже могу его с ним поговорить? – раздался голос за дверью, достаточно громко, чтобы я мог его слышать. Это был мой отец, он вошёл в палату энергичными шагами.

– Ну что, балбес! Какого чёрта ты себе позволяешь?

Меня поразили его слова, такого я не слышал, как мне показалось, уже целую вечность. Критичность моего отца и его готовность обрушить на меня весь шквал своего недовольства, обвинив во всём, на чём свет стоял – то, каким он всегда был до смерти Инны и моего опустошения. Теперь же он вновь вернулся в то своё состояние, это просто изумило меня. Я не нашёл, что ответить, меж тем отец продолжал:

– Ты хоть представить можешь, идиот, как мы все за тебя волновались? Мне уже сегодня утром нужно было улетать назад, а теперь я пропустил рейс, встречи горят! Что ты смотришь, как дебил?

Я действительно глядел на отца как умалишённый, на долю секунды мне показалось, что я очутился в ту пору, когда моя жизнь ещё протекала по-прежнему.

– Инна с детьми ждут, когда им разрешат увидеться с тобой. – отец буквально бросил эту фразу, как укор, в мой адрес.

Я обомлел. Я не знал, как реагировать на эту его выходку. Он мог злиться, это понятно, но так бесчеловечно глумиться надо мной и памятью о ней!

– Что ты сказал? – я привстал с постели, чтобы иметь возможность взглянуть отцу в глаза – Ты в своём уме, говорить такое?

Отец уставился на меня. В его взгляде читалось раздражение смешенное с недоумением.

– Я не останусь здесь ни минуты. – с этими словами я заставил себя встать с постели, мои ноги были словно ватные, но усилием воли – мне удалось сохранить опору под собой.

– Куда ты направился, Олег? – голос моего отца теперь выражал растерянность.

– Я не намереваюсь больше никому создавать проблем. – отвечал тогда я, не глядя на отца и вообще – стараясь отстраниться от всего окружающего меня – Передай доктору Кристенсону, что я благодарен ему за наши беседы. Однако, ему придётся самому достраивать тот замок из песка, фундамент которого он воздвиг…

Не дослушав меня, оборвав мысль, только начавшую обретать некую «поэтическую форму», мой отец сказал:

– Кто, чёрт возьми, такой доктор Кристенсон?

Я уставился на отца, тот продолжал глядеть на меня так, будто видел во мне разбитого бредовым расстройством маразматика. Некоторое врем мы молчали.

– Олег! – раздался женский голос, который я мог узнать из тысячи, на пороге палаты стояла она, одетая в бежевое, осеннее пальто, не захваченное поясом. Из-под распахнутого пальто выступала знакомая мне, алая блуза, воротник которой был настолько высок, что касался её подбородка, служа защитой от ветреной погоды и деликатным обрамлением её ни с чем несравнимого лица. Выражение этого лица, в данный момент, отражало тревогу, смятение и те чувства, которые, благодаря её природной нежности, обретали непередаваемую выразительность эмоций.

– Инна… – это было единственным словом, которое пришло мне на ум, её имя. Отстукивая высоким каблуком о кафельный пол, она за несколько шагов уничтожила остаток дистанции между нами, оказавшись рядом со мной. Наши руки, словно сами собой, сплелись в объятье, и секундой позже, мы прижались друг к другу, ощущая, как вздымались в такт нашему дыханию, наши грудные клетки. Выбор у меня был невелик. Я мог потерять сознание от переживания, мог прямо здесь и сейчас потребовать ответа – что же всё-таки происходило на самом деле, однако я выбрал совершенно иной «путь» Я сомкнул веки и позволил своим чувствам увлечь меня прочь от последних отголосков здравого смысла.

Спустя несколько часов, на протяжении которых я ощущал себя словно в гуще размытой реальности, мы оказались дома. У нас дома… Выходило так, что мы жили в городе Шиксаль, куда переехали с детьми, в погоне за лучшим их будущем. Дела наши шли не шатко ни валко, тем не менее жили мы не бедно, благодаря скрипучей помощи моего отца. Имея вид на жительство и разрешение на работу, мы всё ещё проходили запутанную процедуру легализации. Инна посещала курсы шведского для иммигрантов, а также оформляла какие-то документы на работу, имеющую отдалённую связь с её специальностью. Я же участвовал в каком-то проекте, связанном с IT, но дело было «мутным» и неопределённость всё больше склоняла меня в сторону простой работы, за которую можно было получать очевидное вознаграждение. Наши дети, тем не менее, уже ходили в субсидированные школы, и в этом мы видели компенсации наших личных неудобств.

По словам Инны, в последнее время я был сам не свой, возвращаясь домой поздно, я не был склонен делиться с ней новостями. Я, судя по всему, замыкался в себе, и предпочитал одинокие вечерние прогулки – беседам в кругу семьи. Это серьёзно беспокоило Инну, однако она не предпринимала никаких действий, покуда мои исчезновения не сделались регулярными. Тогда, единственной «инстанцией», куда она могла обратиться, оказался мой отец.

Накануне вечером, когда мой отец уже гостил у нас дома, я в очередной раз ушёл, отделавшись отговорками и спутанными ответами на общие вопросы. Однако в этот раз я не вернулся даже в те часы, возвращение в которые стало для меня привычным делом. Отец и Инна подняли шумиху, оповестив полицию. Результатом стали поиски в окрестности.

– Они нашли тебя уже под утро. – рассказывала Инна, когда я сидел за кухонным столом и глядел на её фигуру в домашней пижаме, сверяя каждое её действие с тем, что я помнил, что сохранилось в моей памяти о женщине, которую я некогда любил и погубил своей же беспечностью.

– Ты лежал без сознания возле моста через реку, не так далеко отсюда. – сообщила Инна, обернувшись и посмотрев на меня – Ты что, совсем ничего не помнишь?

Я некоторое время всматривался в пару её зелёных, изумрудный глаз.