Великий Моэм писал в одном из своих бессмертных произведений, что ощущение рушащейся надежды сродни чувству, как если бы потратив дюжину лет для строительства любимого фамильного дома, однажды утром вы обнаружили группу уполномоченных лиц, вооружённых ломами, которые бы методично, а главное –без всяких на то объяснений, разобрали ваше творение до основания. Примерно такое же чувство постигло меня, и я не мог ничего сделать – только наблюдать за разрушением своего мира.

– Ваш отец, – говорил доктор, слегка понизив тон голоса, словно смущаясь чего-то – он там, с вами, места себе не находит.

Вспомнив, что Кристенсон всё ещё был здесь, вместе со мной, на свежих руинах моих надежд, я обратился к нему:

– Как вы сюда попали? Почему вы можете быть здесь, если это мой сон?

Доктор внезапно расплылся в улыбке.

– Это тоже невероятно! Но похоже, я в достаточной степени овладел техников люцидного сна! Ну знаете, мы говорили с вами об этом, осознанное сновидение, когда сознание получает контроль над сновидением.

Я помнил как доктор рассказывал мне про этот феномен и про выдающихся деятелей в этой области. Однако я не придавал достаточного значения этим идеям. Прежде всего потому что меня заботил совсем иной вопрос.

– Но послушайте! – изумился я – Откуда, в таком случае, вы знаете, что я не являюсь частью вашего сновидения? Ведь если вы вошли в свой сон, усилием воли координируя его развитие, то разве не логично предположить, что всё, с чем вы сталкиваетесь – это плод вашего воображения.

Кристенсон продолжал улыбаться. Он замотал головой.

– Нет, совсем нет! Дело здесь не в контролируемом сновидении, я, входя в состояние сна, ставил своей целью отыскать обитель вашего сознания, посему, с высокой долей вероятности, наблюдаемое вокруг – плод вашей фантазии.

Сказав это, доктор осмотрелся и словно найдя дополнительные подтверждения своим словам – он несколько раз кивнул.

– Да! Это определённо плод вашего воображения. Скажем вот эта женщина, – с этими словами Кристенсон указал взглядом на дверной проём, где стояла Инна. К своему удивлению я обнаружил, что моей жены там не было.

Словно упреждая мой вопрос, доктор поспешил с объяснениями.

– Ещё на стадиях исследования феномена осознанного сновидения, следуя рекомендациям Кастанеды, я учился обретать контроль над своим телом, понимаете? Я имею в виду – осознанный контроль. Это была предпосылка к обретению контроля над всем происходящим. – доктор сделал здесь паузу, внимательно посмотрев на меня, словно оценивая, понимаю ли я, о чём он говорил – Когда мне это удалось, и я обрёл некоторую устойчивость в удержании сознания в узде сна, я приступил к самому интересному для меня – взаимодействию с другими объектами внутри самого сна, так сказать – с другими персонажами. Прежде всего мне хотелось завязать с ними непринуждённую беседу, чтобы заставить реагировать на те вербальные стимулы, которые я бы им сообщал. Понимаете?

Я прошагал к стоявшему рядом креслу, и едва не свалился в него, прижав ладони к лицу, мне вдруг захотелось растереть глаза, как ели бы я сбрасывал с них пелену наваждения.

– Это может казаться несколько сложным, – продолжал Кристенсон – но это чрезвычайно интересно! Видите ли, само сновидение – это продукт подсознания, то есть творение не зависящее от сознания и воли. Как только мы устанавливаем контроль над сновидением, наше сознание вытесняет подсознание, загоняя его обратно в своё укрытие, оставаясь наедине с тем, что коварный обитатель наших ментальных глуби подсознание я имею в виду, уже сотворило. Здесь встаёт интересный вопрос!

– Вы имеете в виду, – выдохнул я и решил, что ясности ради не лишним будет понять, что именно пытался сказать доктор – что при таком контакте происходит своего рода «конфликт» двух форм сознания?

Кристенсон обдумал мой вопрос, затем несколько раз кивнул, его выражение лица говорило о том, что ему импонировало моё «понимание» предмета.

– Всякий раз, когда я вступал в контакт с образами из сновидений, всё вокруг замирало, как то произошло на твоих глазах с образом твоей жены. Не удивляйся её исчезновению – это закономерно! Образы буквально растворяются в пространстве, и само окружающее пространство следует их примеру. Полагаю это связано с тем, что само подсознание уступает место сознанию, и продукты «подсознательного», за неимением питающей их основы – рассыпаются.

Я, как мне казалось, понимал, в общих чертах, о чём говорил доктор.

– И что происходит потом, когда всё, как вы говорите, растворяется?

Кристенсон состроил притворно-удивлённую мину.

– Ну затем, вы либо просыпаетесь, так как сон обрывается, выбрасывая вас обратно в реальность, ведь сознание берёт контроль над вашим телом, или, если вы сможете вновь заснуть – ваше подсознание выберется из укрытия и сотворить новое сновидение.

Слушая Кристенсона, я обнаруживал, что многое из того, что он говорил, было знакомо мне с практической стороны, так действительно случалось в моей жизни.

– Но мой случай, получается, какой-то особенный? – спросил я, заведомо зная ответ на свой вопрос.

– О да, – доктор закивал головой – ваш случай – особенный – не то слово! Олег, доктора пытались пробудить вас доступными им способами, всё оказалось тщетно. При этом, средства электро-энцефалографии фиксируют все характерные признаки нормального, глубокого сна. Это не может быть спонтанной реакцией, скажите, что случилось?

Этот вопрос на мгновение поставил меня в тупик. Я, конечно же, прекрасно помнил, что случилось, и при желании, мог рассказать Кристенсону в деталях, однако это лишь усугубляло гнетущее меня чувство отчаянья. Я продолжал цепляться за эти обломки моей, стремительно тонущей мечты.