— Все эти россказни про твоего драгоценного любовника я уже слышал, — закатил глаза Покровский, устало дожидаясь, когда мать прекратит свои россказни.

— Я говорю о тебе, Марат.

В кабинете повисло молчание.

— Что? — хрипло переспросил он, понимая, что, скорее всего, ослышался.

— Больше всего на свете я любила всегда только своего сына. И слишком поздно это поняла… — глядя в пустоту, произнесла Агата.

Марат смотрел на нее так, словно впервые увидел. Эта худая молодящаяся женщина, всегда чопорная и даже немного высокомерная, показалась ему сейчас бесконечно одинокой. Нахмурившись, он следил за тем, как она, сгорбившись, направляется к двери.

— Прости, если я что-то сделала не так, Марат. Если я противна тебе, то лучше и правда уеду. Но… по поводу Ани ты лучше подумай еще. Хорошенько подумай. Некоторые ошибки потом никак не исправить. Поверь мне на слово, — почти неслышно произнесла она, — хотя бы один раз.

Агата вышла из кабинета, только тяжелый запах ее духов еще висел в воздухе, как будто напоминая, что все, что произошло сейчас, Покровскому не привиделось. Марат хмуро барабанил костяшками пальцев по столу. В ушах до сих пор звучали слова матери, но… Не верилось в них. Не верилось в их искренность. Слишком поздно все это было сказано.

Он и так много нервов потратил на расследование дела о поджоге производства, так что этот разговор только подлил масла в огонь. Ударил прямо по раскаленным нервам, а поскольку Марат вообще был склонен выражать свое недовольство силой, то чувствовал сейчас, как в крови закипает гнев. Зачем Анна вообще рассказала его матери об этом? Кто ей позволил рот раскрывать и посвящать в их дела кого-то постороннего?

Хотя мотив был совершенно очевиден — подговорить его мать за эти дни. И вместе они решили таким образом вывести его на чувства. Просто надавить на больное, чтобы получить свое, чтобы он смягчился и пошел у них на поводу. От этой мысли внутри снежным комом нарастало глухое раздражение и злость.

Марат поднялся с места ровно в тот момент, когда ощутил, что абсолютно точно должен сейчас высказать Ане то, что накипело, и решительным шагом направился к ее комнате. Нет уж, нужно поставить ее на место, слишком много эта девчонка о себе возомнила. Пусть она не ищет союзников ни среди ее матери, ни кого-то из прислуги. Все равно это ей не поможет.

Ничто не поможет.

Марат едва сдержался, чтобы не распахнуть дверь с грохотом. Остановило только то, что это могло слишком напугать Анну, а такого лучше избегать в ее положении. Где-то на задворках мелькнула мысль о том, что она и так слишком нервничает, но быстро исчезла, утонула в злости. Покровский без стука резко ворвался в спальню и на автомате сделал несколько шагов, прежде чем понял, что Ани в комнате нет. Спустилась вниз? Нахмурившись, он вышел в коридор и направился к лестнице, но увидел приоткрытую дверь в одну из комнат и остановился, как вкопанный.

Детская. Он ведь нанял дизайнера переделать эту комнату под детскую. И тот даже вроде бы звонил, что работу завершили, вот только эти дни совсем было не до него. Или до сих пор отделывают комнату, раз она не заперта?

Практически бесшумно Марат подошел к приоткрытой двери и заглянул в щель. Взгляд натолкнулся на фигуру Ани — она стояла вполоборота, склонившись над детской кроваткой. Первым желанием было распахнуть дверь и высказать ей все. И Марат почти поддался этому порыву, но только протянул ладонь к ручке, как сразу же отдернул ее, словно металл обжег кожу.

Анна плакала. Приглядевшись, Покровский увидел, что свободной рукой она прижимает к себе маленькую подушечку голубого цвета, так, словно это была самая ее большая драгоценность. Аня не рыдала напоказ, нет, наоборот пыталась сдержаться, чтобы ее никто не услышал и не пришел — прижимала ко рту ладошку. Последний раз такой плач Марат слышал только на похоронах отца, когда совсем уже старенькая бабушка, его мать, оплакивала своего сына. Столько обреченности и горя было в этих слезах — она знала, что ничего не может поделать, но не могла смириться с этой потерей и тихонько плакала.

Сердце перевернулось и ухнуло в пятки, настолько стало нехорошо от этой картины и всплывшей в памяти ассоциации. Покровский отшатнулся от двери, сглотнул судорожно и растерянно осмотрел коридор своего дома. С картины на стене осуждающе смотрел отец — его портрет всегда висел здесь как напоминание о том, каким он был бизнесменом. И каким человеком. Возможно, он не любил его мать. Но он не бросил ее.

И не отнял ребенка.

Внутри неприятно ныло. Марат шатающейся походкой сошел с лестницы и приказал водителю выгнать из гаража машину. Нужно было утопить это чувство в алкоголе. Он даже сам не знал, зачем — чтобы лучше разобраться в ситуации и поступить правильно или чтобы просто его заглушить и забыть.

И только после третьей стопки водки, которую он друг за другом осушил в баре, Покровский понял, что он сможет откупиться от Славы, от Ани, даже от своей матери. Сунуть денег побольше — им, судьям, чтобы вынесли решение об опеке в его пользу, СМИ, чтобы заткнуть их.

Но свою совесть так он никогда не заткнет.

******

Марат вернулся домой сразу же, как только осознал, что делал не так. Дорога домой и из дома заняла много времени по пробкам, поэтому на улице был уже глубокий вечер, когда машина наконец въехала во двор. Выпитый алкоголь не опьянил, но слегка спутал сознание. Скорее всего, сказалась усталость и то, что Покровский толком не успел за эти сутки поесть. Были дела поважнее. Сначала бизнес, а теперь вот надо было срочно поговорить с Аней.