Спокойнее. Сейчас все решится.

Я вырвался из снежного плена и полетел вперёд нисколько не обращая внимания на светофоры. Машины сигналили вслед, но кого это волновало? Меня в данный момент нисколько. И авария не страшит.

Потому что ничего страшнее того, что происходит быть не может. В голове картинки — Катька обнимает Диму. Руками и ногами. Прижимается всем телом. Целует, блядь! И руки его, на ней…

К тому моменту, как я подъехал к Олимпийцу, я был накручен донельзя. Припарковался, как пришлось, не глядя. Лифты и эскалаторы в ТЦ чертовски медленные, я лечу наверх перепрыгивая через ступеньки.

Я знаю, где тут офис. Бывал не раз. Главное, чтобы Димка не обзавелся дюжиной охранников, но на него это непохоже…

Я открыл дверь ведущую в просторный светлый коридор. Тихонько прикрыл за собой. Она сразу отсекла шум торгового центра, как не было.

Несколько дверей вдоль стены. Стойка администратора, пустая. В приёмной Димки секретарши тоже нет, зато вкусно пахнет кофе.

Я больше не таился. Дверь в его кабинет распахнул пинком. Сейчас все решится. Должно решиться.

Димка оторвал взгляд от компьютера. Брови приподнял, удивлённо, совсем, как Катька. Не знаю, чего я ожидал, но он почти не изменился. Разве только заматерел.

— Привет.

И таким спокойным выглядит, что во мне ярость заклокотала. Мне казалось, что меня просто разорвет на части, столько во мне её было. И на руки его посмотрел. Это на моих костяшки сбиты. А его чистенькие, ухоженные, ручку паркеровскую только держать пригодные. И этими руками он Катю… Нельзя Катю трогать! Она моя!

— Я тебя убью, — обещал я. — Сейчас.

Димка на кресло откинулся, улыбнулся чуть, ожидая от меня действий. Но долго рассиживаться не стал — я уже стол обходил. Поэтому вскочил. Между нами стол. Стоит напротив, улыбается. Ненавижу.

— Ну, же. Убивай, — поторопил он. — У меня секретарша нервная, вызовет охрану — не успеешь.

— Успею.

И одним броском бросился через стол, снеся все, что на нем было. Я никогда не качался направленно в спортзале, но я любил бегать, любил физический труд — моё тело было сильным, но лёгким. И Димку я тоже снес — он не ожидал у меня таких фокусов.

Я видел, как откинулась его голова, принимая мой удар. Руку обожгло болью. Когда-то я ходил на карате, и мой наставник считал, что правильно поставленный, направленный кулак — большая часть дела. Что же, сейчас он был бы мной недоволен, ибо с пылу я об этом даже не подумал, главным было — Диму достать.

Где-то на заднем фоне оглушительно завизжала баба.

Ответный удар не замедлил себя ждать, в ушах зазвенело, во рту соленый привкус крови. А дальше — некрасиво. Мы просто упали и покатились по полу. Дыхание вырывалось хрипами, смотреть по сторонам, думать, анализировать я не успевал. Бить. Если придётся — царапать и кусаться. Боже, я готов, как девочка, таскать его за волосы, лишь бы помогло.

Я хочу вцепиться в его горло. Стремлюсь к этому, преодолевая его сопротивление. Человеческое горло весьма уязвимо. Сжать, перекрыть кислород, не позволяя дышать, а потом насрать, хоть в тюрьму…

Все закончилось внезапно. Меня окатило ледяной водой. Она явно была из под крана, отчётливо пахла хлоркой. Я в себя пришёл. Господи, как нелепо! Лежим на боку, я цепляюсь в его горло, он давит на мои глаза вынуждая отодвинуться назад, разжать руки.

Нелепо!

Руки я разжал. Сел на полу. Похлопал по карману, вытащил пачку сигарет — мокрая. Оглянулся. В дверях девочка. Совсем молоденькая. У её ног целых два ведра.

— Оба вылила? — спросил я у неё. Она кивнула, и шажок назад сделала. Я посмотрел на Димку: — Не такая уж она у тебя и нервная.

— Иди отсюда, — это он секретарше. Она снова кивнула и скрылась в приёмной. Дверь прикрыта неплотно. Слушает поди.

Димка потянулся к столу, выдвинул один из ящиков, достал пачку сигарет. Прикурил и мне пачку бросил. Мы сидели на полу, среди кучи мокрой бумаги, курили и старались друг на друга не смотреть.

— Ты зачем приехал? — я на самом деле не мог этого понять, зачем? — Мы только жить научились. Я Катьке предложение сделал… Нахрена ты вернулся, скажи мне а?

Ярость шевельнулась во мне вновь, но уже лениво, вполсилы — она была сыта. И было до горечи обидно — ненавидеть Димку легко, но хватит ли этой ненависти для ещё одного такого порыва?

— Это мой дом, — просто сказал Димка.

Он закурил и снова лег. Так и лежал, на спине, прямо на луже, в бумагах, и курил. И я видел, как на горле тонко бьётся ниточка пульса, и так оно близко было, это горло, что снова ладони свело.

— Любишь её? — спросил я.

— Нет.

Так просто, что согнулся от смеха. Ржал, остановиться не мог. Видимо, это она и есть, пресловутая бабская истерика. Я подобрал с полу налипший на него лист бумаги. Распечатка фотографии. Катька. Промокшая картинка разорвалась пополам, я аккуратно сложил вместе две половинки. Такая Катька и есть — треснутая, ополовиненная. И все из-за двух идиотов, которые её поделить не сумели.