Я не мог вспомнить даже, как добрался до квартиры. Всё же, следовало признать, что я пьян гораздо сильнее, чем мне казалось. Пробуждение было ужасным. Я осел на постели, до которой, похоже, все же дошёл, и гляделся по сторонам. Большая комната, заброшенная донельзя. Может, стоило все же позволить Юльке купить квартиру? В дом я так и въехал, пусть и гордился фактом покупки. Тут в голову влезла сама Юля… Следом неотвратимо навалился вчерашний день. Катька с синими губами, которая не дышит даже, её вдохи теряются в шуме моего дико бешеного сердцебиения. Диагноз, который не отменить. Алкоголь, туманящий разум, не приносящий ни какого облегчения.

Рывком встал на ноги и едва сдержал стон — голову словно тисками зажало болью. Следом полоснула горячая, удушливая волна стыда. Стыдно стало, что голова болит, даже не самой боли стыдился, а того, что она меня мучает. Захотелось с разбегу и головой об стену, чтобы ещё хуже стало, ещё хреновей, словно это как-то оправдало бы меня перед Катей, лежащей в реанимации со вскрытой и заштопанной грудной клеткой. Дрожащими руками достал телефон и набрал номер хирурга, номер, который за неполные сутки успел наизусть выучить. Трубку он взял сразу. Состояние Катьки стабильное. Какая может быть стабильность с дренажными трубками в груди? Какая, нахер, стабильность, если врач обещает лишь несколько месяцев жизни? Мне остро хотелось чуда. Или просто взять и проснуться, вылезти уже из этого бесконечного кошмара.

Не было чуда. Даже самого крошечного. Смотрел на телефон в своей ладони, экран уже погас, в нем отражалось моё помятое, небритое несколько дней лицо. Одно стремительное движение и телефон летит в стену. И… не разбился даже. Отчего-то от этого факта стало обидно. Стало последней каплей. Я сполз на пол, уткнулся лицом в голые колени. И не сразу понял даже, что влага на моих щеках, это, мать вашу, слезы. Когда, интересно я плакал в последний раз? Не помню даже. А сейчас вот сижу и плачу. Не всхлипывая, не заламывая рук, просто слезы текут, нисколько меня слушать не желая.

Телефон, словно демонстрируя свою целостность зазвонил. Я посмотрел на него ненавидяще, как на очередное свое фиаско. Трубку брать не хотелось, но, вдруг, о Кате новости? Звонил Сенька.

— Слушай, — сходу начал он, словно в порядке вещей вот так звонить, словно не было в нашей дружбе ямы поглотившей больше десятка лет. — А давай мне сердце вырежем и ей пришьем?

— Ты снова пьёшь?

— Трезв, как стеклышко и мучим адским похмельем. Настолько адским, что жизнь не мила. Вот и подумал, нахер жить в мире, который так ко мне жесток? А сердце у меня ого-го даже группа крови у нас с Катькой одинаковая.

— Как ты себе это представляешь? Захожу я такой в больницу, руки по локоть в крови, и в пакетике целлофановом сердце? Здрасьте люди дорогие, я вам сердце принёс. Труп идиота донора лежит на парковке, можете остальные органы вырезать, чтобы добро не пропадало?

Сенька не засмеялся, а буквально заржал в самое моё ухо, я даже поморщился и трубку от лица отодвинул. Пожалуй, если он так с похмелья умирает, то в нем жизни слишком много. И правда, отщипнуть для Катьки. Я даже вообразил, как я и правда его сердце вырезаю. Позволил себе думать, целое мгновение, что вот так было бы правильно…

— Я не могу себе позволить… — теперь мне приходилось напрягать слух, чтобы расслышать слова. — Не могу себе позволить, чтобы она умерла. Так не должно быть…

Я знал, что не должно быть. И я не знал, что делать. Вчера в моей пьяной голове ворочались мысли, что надо пойти, и заплатить хирургу за то, чтобы Катьке просто пересадили моё сердце. Но пьяному гораздо легче и проще. Сейчас я понимал, что это все… незаконно, как минимум. Что так бывает только в сериалах. Но и поверить в то, что выхода нет, я не мог. Должен быть. Нужно только найти…

— Я придумаю, — сказал я Сеньке. — Я что-нибудь придумаю.

Сказал, и только сейчас понял, что настолько погрузился в свои мысли, что не заметил, когда Сенька сбросил звонок, говорил я с тишиной. Снова бросил телефоном в стену, тот отскочил на пол с одним лишь сколом на стекле защищающем экран. Научились же, китайцы, делать, помимо воли восхитился я.

Сеня

Сигарета сломалась в пальцах едва слышно хрустнув. Табак просыпался на полированную поверхность стола, впрочем, гладкой её можно было назвать с натяжкой — усеяна мелкими царапинами. Я подцепил щепотью мелкую ароматную крошку из листьев, выращенных, если верить рекламе где-то на просторах Доминиканы. Поднёс к лицу, вздохнул запах… Вкусно. Запах табака мне всегда нравился.

Кто-то из великих и наверняка очень умных сказал — найди, то что любишь и пусть оно тебя убьет. Я любил сигареты. Любил хороший алкоголь. Угрозы минздрава обещали мучительную смерть, но она все не шла. Я любил Катю… Вот из-за неё похоже и сдохну.

Лучше бы наркоту полюбил. Она убивает быстро, с гарантией. Вот только вид наркоманов, которых передо мной прошло множество вызывал лишь брезгливость.

— Ну вот отчего так, а? — спросил я у Димки. — Вот я слова красивые говорить умею не хуже твоего. И сам… ничего так, скажу без ложной скромности. Какого хрена она в тебя влюбилась?