«Это просто поразительно! – написала в ответ Ляля. – Нет, это переходит все грани разумной мистики! Представляешь, я как раз хотела спросить у тебя, чей день среда, а вот ты уже и ответила. Телепатия! Только я чего-то не пойму… она же вроде Wednesday, так? Почему, где тут Меркурий спрятался?

Да, разумеется, и я тоже… «видно, в понедельник меня мама родила». Меня просто поражает твое умение быстро производить такие расчеты! Я так не умею, к сожалению.

Относительно списка твоих путешествий. Всё похоже, но по времени совпадает лишь Ялта. Будем копать дальше, или примем как аксиому без доказательств, что мы однажды видели друг друга именно там? Ведь могли же? Могли! И это будет правдой, если мы того захотим. В общем, как скажешь».

«Ну и прекрасно, я тоже за Ялту, – написала Лара. – Кстати, именно те каникулы понравились мне больше всех.

А со средой всё просто. Это день языческого бога Одина, он же Вотан. Должно быть, он соответствует Меркурию. Я и сама, возможно, этого не знала бы, но как-то в одной книжке мне встретились такие стихи:

Клянусь Вотаном, богом саксов,

Творцом среды (среда – Вотанов день),

Что правда – вещь, которую храню

До рокового дня, когда свалюсь

В могилу…

Вот и врезалось в память. Это Уильям Картрайт.

Глава 4

Это может показаться непостижимым, но если бы пару недель спустя кто-нибудь напомнил Ларе о том первоначальном недоверии, с которым она отнеслась к письмам Ляли Крысинской, то Лара, вне всякого сомнения, устыдилась бы своей излишней подозрительности. Торжественный обмен рукописями наконец состоялся, и девушки погрузились во взаимное чтение. Впрочем, у Лары по-настоящему погрузиться не получилось, и она всё чаще ловила себя на том, что уныло прикидывает количество оставшихся страниц. Интриги здесь не было, сюжета как такового тоже, и данные обстоятельства не позволяли забыть о том огромном количестве грамматических ошибок, которыми изобиловал роман. Большую его часть составляли прогулки по Парижу, светские развлечения и званые обеды. Ох, эти обеды!.. Ляля с неиссякаемым энтузиазмом описывала каждое блюдо, и Лара невольно задумалась, что ей бы кулинарные книги писать, а не приключенческие романы.

«И все-таки хорошо, что я предложила делиться впечатлениями по мере прочтения романа, а не по итогу. Всегда можно найти, за что похвалить».

Сегодня в книге у Ляли, скажем, подавали медальоны из говядины, кольца кальмаров в белом вине, клубничный крюшон и белоснежное бланманже на десерт. «Обед был просто великолепный! – рассыпалась в комплиментах Лара. – Кормят вкусно, как всегда. А завтра мы с твоими героями пойдем в оперу. Я в предвкушении».

Правда, уже на следующий день ей пришлось посмеяться над преждевременностью своих выводов. Ни в какую оперу герои не пошли, хотя, надо отдать им должное, собирались, собирались долго и тщательно. Но так уж вышло, что один из персонажей вдруг обратил внимание на то, что «культурная программа» и, в частности, пресловутый поход в оперу, был навязан честной компании некоей тетушкой Магдой. «А кто такая эта тетушка Магда, и с какой стати она решает, как мне проводить мой досуг?» – строптиво воскликнул он.

В этот момент компания раскололась. Одни поддержали «культурный бунт», другие не видели ничего страшного в том, чтобы все-таки посетить мероприятие. Это был первый конфликт в Лялиной книге, произошел он на сто двенадцатой странице, но Лара напрасно надеялась, что повествование после этого хоть немного оживится. После непродолжительной борьбы революция победила. Никто не пошел в оперу, и конфликт был исчерпан.

«Ну что же она так скучно пишет? – досадовала Лара. – Скучно и длинно. Жалко-то как».

Письма от Ляли, впрочем, читать было куда интереснее. Иногда даже возникало ощущение, что их пишет совсем другой человек. «Возможно, всё дело в том, что романное пространство слишком огромно для Ляли, – подумала Лара. – Сказать-то ей, по сути, и нечего. Ну, ничего такого, что стоило бы растягивать на целый роман».

Вскоре, однако, выяснилось, что Ляля это свое «ничего» растянула не то что на целый роман, а на многотомную сагу, и Лара сейчас читает, оказывается, второй том эпопеи. Кроме «Настоящей парижской любви», были еще «Незабудковый вальс», «Большая гавайская прогулка», «Переполох в джунглях» и еще несколько, судя по названиям, масштабных мероприятий. Лара заметно приуныла.

«Видимо, нужно будет попросить почитать и всё остальное, – думала она. – Иначе кто же поверит, что мне понравилось?»

«А может, – мелькнула мысль, – сослаться на то, что много работы? Тем более что и впрямь намечается небольшой аврал…»

Формально Ляля была готова услышать и принять любое мнение. «Ибо кто тебе еще скажет правду, как не сестра?» – написала она. Но тут же, словно позабыв про этот расхожий штамп, добавила: «Но я всё равно надеюсь, что тебе понравится…» – и Лара ну никак не могла ее разочаровать. Словно предвосхищая возможные нарекания по поводу изобилия грамматических ошибок, Ляля и сама посетовала: «Ты уже, наверное, заметила, что мое слабое место – это странствующие запятые и ужасные ползучие тире, которые имеют свойство появляться в самых неожиданных местах. Долгое время я боролась с этой их особенностью, но, боюсь, они живут своей жизнью и вываливаются на бумагу, когда им вздумается, а вовсе не тогда, когда следовало бы. Извини».

Что на это можно было ответить? И Лара великодушно заверила Лялю, что ничего страшного, чтению это абсолютно не мешает, ибо – ох, опять эта маленькая ложь во благо! – «повествование настолько увлекательное, что на мелочи и внимания не обращаешь».

И тут же убеждала себя, что это действительно мелочи. «Не так уж важно, что и как Ляля пишет. Главное, что человек-то она хороший…»

А кроме того, Ляля читала ее роман «Дождемся лунного затмения», и писала такие подробные отзывы, каких Лара уже не чаяла получить от кого бы то ни было. Через все эти отзывы, однако, красной нитью проходил мотив «мы с тобой одной крови», и, похвалив Лару, Ляля обязательно вставляла: «Вот и у меня было так же в «Незабудковом вальсе», «вот и мои герои точно такие же», «ах, как мне всё это близко!» Лара и сама не заметила, как включилась в эту игру, чтобы сделать Ляле приятное.