— Кем? — недоумевает Майя.

Он слегка усмехается.

— Я имею в виду чувака, который у тебя был до меня. Или их было несколько?

Некоторые люди обладают свойством моментально краснеть. К ним принадлежит и Майя. Румянец на ее щеках становится ярче, краска переползает на виски и уши.

— Это… одноклассник… На выпускном. Там шампанское было и еще вино. Все напились, а он признался, что с четвертого класса в меня влюбился… Но мы с ним больше ни разу не встречались…

Святая простота!

— Я вызову тебе такси, — спокойно произносит он.

****Глава 14

— Ерундой вы занимаетесь. И что вам дает это «семнадцать в рамке»? Чушь полная, — говорит палач и сплевывает.

Плевок стремительно летит вниз, растворятся в тусклой непрозрачной воде. Мы стоим на Старом мосту, облокотившись на перила. Вернее, трое стоят, а я расположился на перилах — широких, с шероховатой поверхностью, так что можно не опасаться соскользнуть вниз. Устроился со стороны палача. По водной глади, неподалеку снуют утки. Какая-то шумная компания — мужчины, женщины и пара малышей — бросают в воду куски булки, которые немедленно поглощаются птицами. Довольно многочисленная утиная колония облюбовала эту часть реки, рассекающей город на две части. Птиц охотно подкармливают круглый год, зимы в последнее время относительно теплые, поэтому отпала необходимость отправляться осенью в дальние края.

Старый мост слишком узок и ненадежен, чтобы выдержать нескончаемый потом машин. В качестве замены уже лет тридцать назад построили другой мост, который горожане до сих пор именуют «Новым». А Старый стал исключительно пешеходным. Эти сведения я почерпнул из беседы двух пожилых бомжей, которые как-то на досуге обсуждали, каким город был прежде, когда они сами еще числились благополучными обывателями.

Итак, мы находимся на Старом мосту и бесцельно смотрим на воду. Редким прохожим, перебирающимся с одного берега на другой, до наших странных разговоров дела нет, расположившейся неподалеку компании — тоже. К тому же беседуем мы тихо.

Примерно полчаса назад принц заявил, что больше не в состоянии находиться в подвале и предложил переместиться на свежий воздух. Я был против, однако не стал спорить, дабы не подвергать напрасным испытаниям мой и без того шаткий авторитет. Мы погрузились в нутро прирученного черного монстра принца и отправились куда глаза глядят. Точнее, погрузились не все. Кларе Рудольфовне пора было забирать своего подопечного из школы, а бедняжка фея не решается лишний раз показываться на улице без крайней необходимости. Зато ведьма увязалась за нами. Было забавно наблюдать, как она испуганно впилась морщинистой ручкой в край кожаного сиденья, с каким ужасом и изумлением наблюдала мелькание домов и деревьев за стеклом. Она точно впервые ехала на машине, да еще такой, что несется, как безумная.

Почти сразу ведьма нас покинула, явно чувствовала себя не в своей тарелке. Действительно, сухонькая старушка смотрелась нелепо на фоне крепких мужчин. Она распрощалась, вновь попросила не оставлять ее в неведении, если вдруг откроется нечто важное, и посеменила к остановке, от которой время от времени отползали рогатые троллейбусы. Медлительный общественный транспорт, надо думать, не вызывал у нее такого ужаса, и ведьма давно научилась им пользоваться.

Справа раздается пронзительный плач. Вскоре отец сдается, берет сына на руки, чтобы тот мог с удобством наблюдать за утками. Осчастливленный малыш моментально затихает.

— А что ты предлагаешь? — лениво произносит волшебник. — Мы хоть что-то нарыли. А от тебя, например, никакого толку. Лучше колись, чем нагрешил в прошлой жизни. Почему не хочешь помочь?

Палач пожимает плечами. Я и не рассчитываю, что волшебнику удастся вызвать его на откровенность.

— Я много думал об этом, — неожиданно отзывается палач. — Даже не знаю… Все ведь относительно. Хотя есть у меня одна догадка… За месяц до того, как попасть сюда, я совершил то, что здесь называют должностным преступление. Я бы назвал это ошибкой.

Он устремляет свои маловыразительные, неопределенного цвета глаза на серое облако, которое плавно плывет по небу.

— Как-то раз мне довелось стать свидетелем убийства. Совершенно случайно. Я тихо-мирно сидел в таверне возле Мраморной площади. Один, за маленьким столом у стены, недалеко от входа. В зале было, как всегда темновато. Я любил иногда прогуляться вечерком, так сказать, инкогнито. Достаточно закутаться в плащ, поглубже надвинуть берет и ни на кого пристально не смотреть. Тогда тебя никто не узнает. Не по душе мне было, когда люди смотрят со страхом и стараются поскорей отвернуться. Вот я, неузнанный, сидел в таверне… За одним из больших столов вспыхнула ссора, как часто бывает, когда все уже достаточно нагрузились, и заняться особо нечем. Поначалу я не обратил внимания, мало ли скандалов случается, однако этот оказался с последствиями. Трое пьяных подмастерьев насмехались над высоким парнем лет двадцати пяти, который тоже был на взводе. Не знаю уж, чем он им не приглянулся. Дело кончилось тем, что тот — позже выяснилось, стеклодув Эрлинг — схватил нож, которым хозяин нарезал окорок, и кинулся на обидчиков. Поднялся жуткий шум, однако было уже поздно. Каждый из троих получил несколько точных ударов. Эрлинг действовал умело и молниеносно, словно не стеклодувом был, а мясником. Ни один из троих не выжил. Чистая работа.

Разумеется, убийцу схватили и скрутили, народу в таверне было в тот вечер достаточно. Я незаметно выскользнул наружу, ни к чему мне было привлекать внимание. Однако на суде присутствовал из любопытства. В сущности, поначалу для Эрлинга все складывалось не так уж безнадежно. Свидетели показали, что подмастерья первыми затеяли ссору. Его защитником был опытный и известный пройдоха, из тех, что все умеет повернуть к своей выгоде и заставить судей поверить, будто они ангела во плоти судят. Все шло к тому, что Эрлинга не приговорят к смерти, а просто отправят надолго в Тюремную башню. Но обвинитель тоже оказался не промах…