Отец Леры был художником. Она тоже рисовала. Яну нравились её рисунки, наброски, ещё не воплотившиеся в картины. Он видел в них Леру, её душу, не приземлённую, как у него, и пусть и не возвышенную, но не замаранную пошлостью и обыденностью, не запятнанную стереотипами и предубеждениями. Она на всё имела свой взгляд и видела всё не так, как видел он или другие. Когда у него возникал вопрос, который он был не в состоянии разрешить сам, он всегда шёл к ней, и возвращался с новой идеей, новыми образами и воодушевлением. Но что её привлекало в нем, Ян никогда не стремился узнать и просто довольствовался дружбой девушки.

После смерти отца Лера стала носить его вещи. Свитера, шапки, куртки, и даже ботинки. Вот и сейчас на ней был его плащ. Нелепый, широкий, ужасного цвета на её худенькой тонкой фигурке. Лера была в детстве выше его, и не только духовно, но и в физическом аспекте развития. В последнее время Ян стал её догонять, хотя понимал, что не быть ему высоким. Этого его смущало временами, но не тогда, когда он был сам по себе. В последнее время они вместе привлекали к себе внимание. Их стали дразнить парочкой, но это ему не нравилось, и Ян даже стыдился этого, потому что вовсе не был влюблен в Леру. Да, он любил её, но не так, как парень любит девушку. Он знал, что Лере плевать на разговоры о них, но ему было совсем не плевать. Это уменьшало его шансы закрутить роман с другой девушкой, которую он, может, и не будет уважать и любить, как Леру, но сможет благодаря ей переступить черту, которая сделает его мужчиной в его глазах и глазах его однополых товарищей, которых становилось всё меньше и меньше. Причиной тому тоже была Лера.

Они шли рука об руку, прислушиваясь к гудку поезда вдалеке. Шли не в сторону школы, как обычно, где тусовались все их знакомые на спортплощадке, а на окраину города, где вместо пятиэтажных домов все чаще стали появляться двухэтажные «бараки», как говорил отец Яна. Откуда пошло это название, Ян смутно представлял, знал только что дома эти очень старые, построенные стразу после войны. Лера сама выбрала этот путь, уводя его всё дальше и дальше от знакомых улиц.

– Почему ты позволяешь ей себя бить? – Спросил Ян, топча грязь и ища более проходимые пути перемещения.

Он спросил не потому, что надо было что-то спросить, а потому, что вдруг вспомнил как девушка произнесла фразу «Я не могу её бросить. Но и жить так больше не могу», и испугался. До него вдруг дошло, какой в этих словах может содержаться тайный смысл.

– Я и не позволяю. Но что я могу сделать? В ответ ударить её? – И помолчав, Лера добавила. – Ты же знаешь, она не всегда была такой.

Да, Ян это знал. Он помнил мать Леры с самого детства потому, что хотел, чтобы эта была его мама, а они с Лерой были брат и сестрой. Это была когда-то его давнишняя мечта и надо сказать распрощался он с ней относительно недавно. Он помнил, как ребёнком приходил к ним в гости и его всегда чем-то угощали, без труда воскрешал в своей памяти уют и бессловесное взаимопонимание, царившее у них дома, улыбки, заигрывания отца с матерью. Лера была похожа на свою мать. Те же рыжие волосы, белая кожа с россыпью веснушек, светлые брови и почти невидимые ресницы, отчего взгляд у обеих был какой-то странный, словно на тебя смотрит не человеческое существо. Ян тут же вспомнил урок истории в седьмом классе, когда им рассказывали про инквизицию и сжигание на костре так называемых ведьм. И что большинство были рыжие девушки. Теперь Ян мог понять, почему рыжих считали дочерями дьявола. Скажи он это Лериной матери это свое умозаключение еще несколько лет назад, они бы посмеялись, а теперь Ян не был уверен, не получил ли бы он, решившись на такой поступок, звонкую оплеуху.

– Помнишь, когда ещё был жив Егор, какой она была?

Лера с трудом выговорила имя брата глухим, изменившимся голосом. Ян подумал, что теперь так будет всегда.

Какой она была? Звучал всё еще в ушах вопрос, хотя Лера спросила просто так, не ожидая ответа. Ян мысленно легко представил себе мать Леры весело смеющуюся, растрёпанную, – в отличие от Леры её волосы ещё и вились – сидящую на парапете песочницы и делавшую вместе с сыном куличики. И сразу после этого перед ним предстал другой образ этой же женщины: гладко зачесанные рыжие волосы, спрятанные под черным платком, черная юбка в пол, и кофта с высоким воротом. Но главное преображение было не в одежде, а в лице: колючие холодные светло серые бездушные глаза, сжатые губы, заострившийся нос на худом бледном с россыпью веснушек лице, и этот голос, стальной, безжизненный, словно механический. Куда подевалась переливающаяся трель радости из него? Что стало с этим лицом, всегда выражающим веселье и жизнелюбие?

Ян вздохнул и покосился на Леру. Что он мог сказать? Ему было жаль подругу, но у него и своих проблем хватало, чтобы нести в себе чужие переживания и беды.

Начинало моросить. Лера всё так же упорно шла вперед, изредка поворачивая голову и выглядывая из своего громоздкого капюшона. Ян молча шёл следом, вжав голову в ворот свитера, выглядывающего из полу расстёгнутой болоньевой куртки, ставшей за прошедший год ему коротковатой. Руки он засунул в карман, чтобы спрятать замызганные истертые рукава, открывающие его запястья. Мысль о куртки навели его на другие мысли, о безденежье и о работе, на которую его пытался устроить отец. Он хотел бы поделиться своими переживаниями с Лерой, но не будет этого делать, пока она сама не спросит. И тут же ему пришло в голову, что то же самое она ждет и от него.

Это придало Яну решимости, поэтому, обойдя огромную лужу, он обогнал Леру и тихо спросил:

– Из-за чего она тебя ударила?

Лера пожала плечами, все так же глядя вперед. Наверное, она думала не отвечать, но видимо, в конце концов рассудила иначе. Ян видел колебание девушки, её нежелание идти на контакт и поэтому, когда она остановилась, резко, и повернулась к нему, немного испугался.

– Она не хочет, чтобы я рисовала, выбросила мой мольберт. Но этим дело не закончилось. Она собрала все вещи отца, пока меня не было, все картины, которые были дома и всё куда-то дела. У меня есть ключ от его студии, поэтому это я переживу. Но сегодня она заговорила, что хочет продать студию, ей якобы нужны деньги. Она хочет уничтожить всё, что связано с ним, все его вещи, искоренить память и даже мысли о нём…

Лера смотрела ему в глаза упорно, пристально, словно ожидая чего-то, или раздумывая, как человек, размышляющий над трудной задачей и смотрящий, сконцентрировавшись на внутренней работе, в одну точку.

– Я их оставлю тебе. Я так решила, на время.

– Кого их?

–Картины, что в студии. Она их продаст, или выбросит. А это всё, что осталось от отца, понимаешь?

Только теперь Ян догадался, почему они шли этой дорогой. Она вела к старому двухэтажному дому с мансардой на окраине города, приспособленного отцом Леры под студию. Раньше этот дом принадлежал какому-то частному лицу, которому он достался по наследству, но живя в другом городе, разделенном от их города существенным расстоянием, незнакомец продал полученное наследство.