Шрифт:
Он знал ее сердечное горе и жалел бедную девушку.
Ни царевич Иван, ни скромная, кроткая Настя не подозревали, что являются жертвами интриги.
Ида и Марфа ловко подстроили всю эту комбинацию, и даже Зина, принимавшая участие в судьбе Насти, не думала, что ей выпала роль предательницы.
Назавтра царевичу предстояло ехать к войску и, быть может, лишиться жизни, отстаивая принцип самовластия, которому в душе он совершенно не сочувствовал; он должен надолго покинуть Москву и потеряет возможность даже издали взглянуть на милую девушку.
Как обрадовался царевич, когда шепнула ему Зина, что Настя придет к калитке.
В этот день он был особенно ласков с Еленой и с сыном, как будто заранее искупая свой невинный поступок. Царевич не замечал, что глаза жены ревниво следят за ним, что молодая женщина гневно кусает губы и нетерпеливо ждет вечернего часа.
На половине Софии Фоминишны тоже волновались и тревожились, но и повода не давали заметить, что знают что-либо. Две партии взаимно обманывали друг друга и, восхищаясь своею хитростью, считали противников забавными глупцами.
Зина подружилась с Настей, временно гостившей у тетки, Татьяны Дмитриевны Холмской, и, узнав ее горе, всей душой жалела девушку. Они гуляли по саду, обнявшись, и откровенно разговаривали обо всем, что может занимать юные головки.
Устраивая для подруги тайное свидание, Зина и о себе позаботилась. Ей хотелось повидаться с Артемием, и сегодня сговорились они встретиться в саду.
– Приди, Артемий, непременно, - сказала Зина.
– Надо мне тебе одно дело сказать.
– Хорошо, приду!
– спокойно отвечал Артемий, любивший болтать и смеяться с бойкой девушкой.
Незадолго до вечера, когда Зина распевала какую-то песенку, София Фоминишна незаметно очутилась сзади нее.
Увидав государыню, девушка вспыхнула.
– Что так весела ты, Зина? Чему радуешься?
– Хорошо мне жить возле твоей милости, государыня! Добрая ты, ласковая к сироте... Другим у отца с матерью не так хорошо живется...
– Ничего у тебя нет на душе, чтобы ты мне сказать хотела?
– спросила София.
– Нет, государыня... Ничего нет.
– Правда? Меня ты обманывать не станешь?
Зина покраснела еще больше.
Единственный секрет ее: двойное свидание, назначенное на этот вечер... Но разве посмеет она сказать, что любит Артемия?..
– Правда...
– прошептала Зина.
"Вероятно, она сама ничего не знает или не понимает!" - подумала София, ощущая смутное неудовольствие из-за интриги Иды и опасаясь за ее исход.
Царевич Иван пришел в сад значительно раньше, чем следовало, и, бродя по лугу, время от времени поглядывал на дворцовые сени и различные переходы, с которых видны были и калитка, и лужок.
"Еще подсмотрит кто да батюшке передадут!
– думал молодой человек. Эх, зачем не захотел отец моего счастья, моей радости! Был бы я ему еще лучшим слугой, еще ретивее бы исполнял его волю... Ах, Настя! Настя!.."
Словно в ответ на это восклицание послышался легкий шорох, и в темных летниках с платками на головах показались две женские фигуры.
Одна из них была Настя. Царевич узнал свою радость, ее походку, и сердце его трепетно сжалось.
– Не уходи... останься... я боюсь!
– донесся до него голос Насти. Девушка испугалась и старалась удержать свою подругу.
Но Зина тихо засмеялась в ответ и скрылась в легком сумраке августовского вечера.
Забывая всякую осторожность, царевич бросился к Насте и, взяв ее за руку, довел до большого камня у опушки рощи.
– Настя... голубка... Как извелась ты... похудела!
– смотря на девушку и не веря своим глазам, произнес Иван.
– Не такая стала?! Хуже... Знаю, знаю... Слезы не красят, царевич, грустно возразила Настя.
– Царевич! Нет, зови меня, как прежде... Иваном... Ваней... Помнишь, когда мы еще детьми играли вместе... когда твой брат и я - мы ссорились, а ты мирила нас... Господи! Давно ли все миновало, а сколько горя пережито! Думал: не выжить... с тоски пропаду, а нет же... не посылает Бог смерти...
– Не говори так, царевич, тебе великая судьба на небе предназначена... Ты должен терпеть... Все к лучшему!
– Настя! Кто научил тебя так думать, так говорить!
– воскликнул уязвленный Иван.
– Или басурмане, что у отца твоего живут, натолковали тебе такие речи... Ты не жалеешь о нашей разлуке? Ты не плачешь, как прежде? Не тоскуешь?
– Царевич, не брани меня, не осуждай. Нам выпали разные пути, и надо покориться!.. Я тосковала и плакала, пока не понимала всего. Афоня-странник и священные книги, что он научил меня читать, раскрыли предо мною новый мир... Нет, царевич, не о смерти тебе надо просить у Бога... Нет! Пусть даст он тебе силы исполнять свой долг священный!