Шрифт:
Стоял ясный и теплый летний вечер.
Из сада доносились веселые песни девушек и радостные вскрикивания Мити, сына Елены, которого тешили приближенные, придумывая всякие смехотворные выходки.
Звучно смеялась Елена Стефановна, и дружно вторили ей придворные боярыни, а у Софии Фоминишны закипало сердце от досады, от глубокой печали: вот и государыня она, и жена царя Ивана, и сынок, ненаглядный голубочек, есть у нее, и бояре стали покорнее, а все же ноет душа, все страдает ее гордость.
Могуч и здоров Иван Васильевич. Много лет еще может он властвовать, но... все под Богом ходим и своего смертного часа никто не ведает. Закроет свои очи светлые царь Иван, и все по-новому станет. Отойдет счастье Софии, и сыночек ее ненаглядный ни с чем останется.
Блестящая звезда взойдет над головой Ивана Молодого, жены его Елены и сына Дмитрия.
Оттого-то так и кланяются бояре Ивану Молодому, что ведают его будущее величие, оттого-то так и забавляют его сына, оттого и угождают Елене...
София притаилась у окна и глядит в сад.
Видит она старушку почтенную, жену воеводы Анну Кондратьевну, хитрую бабу. Чтобы потешить Елену, Анна и себя забыла. Ползает на карачках по лугу зеленому, а Дмитрий, малютка пятилетний, забрался ей на спину и, изображая всадника, поколачивает старуху и ногами, и кнутиком.
Смеется Елена, до слез смеется, а за нею смеются и все присутствующие, смеется и Аннушка, довольная, что распотешила молодую княгиню.
Кряхтит она от боли; ломит ей поясницу, с непривычки совестно ей перед сенными девушками, а Дмитрий увлекся и кричит:
– Еще хочу кататься! Еще хочу!
– Потешь ребенка, старая!
– Чего же остановилась? Не видишь, Дмитрий кататься хочет!
И снова начинается потеха, и звучит громкий смех...
Не забавляла бы так Аннушка молодого князька.
Она сама привыкла издеваться над своими смердами и холопками, но беда стряслась над ее мужем.
Попался воевода в дурных делах. Враги ли его оклеветали, или и вправду лукавый попутал, а только разгневался на него Иван Васильевич, отнял воеводство и приказал разобрать дело по всей строгости.
Бросили воеводу Перебоева в темницу, в подвал сырой и холодный; иной день дадут хлеба, а иной и так просидит.
Всхлопоталась Аннушка, как бы выручить мужа. Просит одного из прежних друзей, просит другого - отворачиваются и слушать не хотят.
Разгневался государь Иван Васильевич, так уж какое тут заступничество! Молчи да кланяйся, не то и тебе достанется.
– Не торопись, Кондратьевна, - посоветовал ей один добрый человек: Выждать время надо. Придет веселый час, тогда можно будет слово молвить.
– Найди путь к Софии Фоминишне, - добавил другой советчик.
– Пожелает помочь тебе - так все сделает...
– А не то Елену Стефановну попроси. К ней Иван Васильевич, государь наш, милостив стал.
Достала Аннушка дорогих соболей, купила игрушек самых лучших и сумела проникнуть к Елене. Несколько дней уже изощрялась бедная старуха, льстила, угождала и паясничала, чтобы только заслужить милость и затем вымолвить свою просьбу, но все не удавалось улучить минуты.
Не зная, какие причины заставляют так поступать Аннушку, София Фоминишна с презрением смотрела на нее.
Приход Марфы нарушил размышления государыни.
Она принесла известие, что бахирь, которого желала послушать София, явился.
– Хорошо, приведи его сюда!
– стремясь отдохнуть от своей тоски, сказала она.
– Прикажешь, государыня-матушка, звать Елену Стефановну? Она ведь тоже до сказок охоча...
– лукаво спросила Марфа.
– Делай что сказываю!
Марфа низко поклонилась и вышла. Через несколько мгновений она возвратилась со стариком сказочником, а вместе с ними пришла и гречанка Ида.
Из сада все так же доносились веселые речи, смех и песни, так же жизнерадостно раздавался голосок Мити и его серебристый и звонкий хохот и так же болезненно отдавались эти звуки в душе Софии.
Несколько нараспев говорил старик Хрисашка свою сказку. Сюжет ее был оригинальнее, чем обычные повествования такого рода, и София Фоминишна заинтересовалась речью бахиря, умевшего оттенять рассказ, а в драматических местах даже ударявшего по гуслям, отчего впечатление усиливалось.
Сказка заключалась в следующем.