Гордая гречанка не могла забыть, что она отказала в руке своей французскому королю и нескольким герцогам, желая остаться верной религии отцов, что она покинула прекрасный Рим ради неведомой Московии, и, конечно, не желала сравнивать себя с прежними княгинями - дочерьми удельных князей. Ее возмущала и оскорбляла мысль, что она, царевна, сделалась женой данника Золотой Орды, и София пользовалась всяким случаем, чтобы напомнить об этом своему супругу.

Иван III вошел в комнату, где находилась София. Высокий и худощавый, великий князь медлительной поступью шел вперед, опираясь на посох с золотым подручьем. Блестящая одежда придавала ему еще более величественный вид, но лицо его казалось утомленным и в густой бороде замечалась ранняя седина.

Бояре и окольничьи сопровождали великого князя до дверей, а затем Иван махнул рукой и все остановились, понимая, что утомился властелин их и желает отдохнуть возле жены.

– Начнет опять "гречанка" настраивать его на свой лад!
– с неудовольствием перешептывались приближенные.

– Да уж понятно! Как еще за Коренева не умолила она князя! Может, не сведала, что он провинился?..

– Уж вступилась бы, наверное...

– Коли враг молодому князю - ей люб, известно!

– А у меня с Тишкой Кореневым свои счеты, - заметил Лутохин.
– Будет знать, как обиду чинить...

– Разве это он на тебя напал с холопами?

– А ты не слыхал, как я князю докладывал? На проезжей дороге напал... сколько людишек свалил... пять коней зарезал...

– Неужто один справился?

– Тишка силач!
– заметил кто-то.

Лутохину было совестно сознаться, что Тишка, молодой окольничий, у которого он задумал жену выкрасть, подкараулил его, напал вместе с холопами и здорово посчитался с обидчиком. Сила и смелость были всегда почтенны, и побежденный, не имея возможности отплатить Тишке, подвел его под княжеский гнев и добился желаемого. Иван сказал, что строго взыщет с виновного.

Столпившись в кружок, придворные разговаривали между собою, передавая слухи и вести, смеясь и балагуря.

В стороне от всех стоял важный боярин, любимец великого князя, Иван Юрьевич, князь Ряполовский, и вполголоса беседовал с Кубенским, видным молодым человеком с карими веселыми глазами и курчавой темно-русой бородкой.

– Ты говоришь сам видел, Семен?
– во второй раз спросил Ряполовский, наморщив лоб и поглаживая свою окладистую, как лопата, бороду.
– Может, обознался?

– Как обознался! Помилуй Бог...

– То-то, Семен, дело больно важное.

– Своими глазами видел, не гневайся, боярин, иначе и сказывать бы не стал. Только что смеркаться начало, как вижу: едет на коне князь наш молодой... Едет и думу думает. Голова на грудь опустилась, и даже лик княжеский потемнел. Остановился я взглянуть, куда повернет князь Иван, а он... прямо к дому воеводы...

– Тише ты, Семен! Негоже говорить!

– Сам приказываешь, боярин... Твою волю исполняю.

– Ну-ну, так что же!..

– Проехал опять мимо сада и все за забор глядит, точно ищет кого, либо ждет. А лик его еще скучнее стал, словно полотно побелело. Смотрю - в окне, ведаешь, что вверху, показалась Настя...

Известие, что князь Иван Молодой не только не забыл своей любви к Насте, дочери воеводы Образца, но и даже решается среди бела дня проезжать мимо ее окна и на соблазн людей выставлять свою тоску, испугало Ряполовского. Он принадлежал к сторонникам партии молодого князя и Елены, ненавидел "римлянку" и понимал, что клевреты* Софии могут воспользоваться подобною неосторожностью и подвести Ивана под гнев отца.

_______________

* К л е в р е т - приспешник.

Время было крутое и жестокое. Даже ничтожная вина, умело раздутая врагами и вовремя доложенная князю, могла возбудить незаслуженно строгую кару.

Узнай великий князь Иван Васильевич, что сын его позволяет себе не только помышлять о Насте, но и еще мимо окна ее ездить, всем достанется, на всех сыщется вина.

Один, значит, мирволил, другой недосмотрел, третий ведал, да не сказал... А "римлянка"-то поджигать начнет... Ой, переборка великая может выйти!

А проступок молодого князя был так невинен! Снедаемый тоскою по любимой девушке и не нашедший счастья в подневольном браке с Еленой, Иван только тем и тешил себя, что иногда проезжал мимо окна красавицы и обменивался беглым взором с светиком ясным, Настюшей-голубушкой.

Только и было радости для разлученных сердец!

"Я тебя помню, лебедушка моя!" - словно скажет Насте загоревавший взгляд Ивана.

"А я тебя никогда не забуду!" - ответит томный взор Настюши, и яркий румянец зальет ее щеки.