– А на вертолете?

– А как добраться до вертолета?

– А у ремонтников были вертолеты? А если нет своих – как связаться? Связь-то тоже наверняка грохнулась.

– Самое правильное – разгребать завалы бульдозерами.

– И кто будет разгребать? Кто отдаст команду при потерянной связи? А если и найдутся добровольцы-бульдозеристы, где им заправиться, когда горючее израсходуют?

– Кто-то рванет из городов и застрянет в дороге, а те, что останутся, ринутся в магазины – кассы не работают, света нет, но товары-то на полках стоят! А на всех не хватит, и что тут начнется?!

– Воды ведь тоже не будет! Из магазинов мигом растащат. Хорошо, если река рядом. А если нет?

– Это же был январь. Значит, в городах через пару дней все начали замерзать в своих квартирах в темноте. Канализация не работает. Пить нечего. Большинству нечего есть. Большую часть суток – кромешная тьма. И абсолютная неизвестность, ни единой весточки. Телевизор мертв, компьютер мертв, телефон еще светится, но связи нет.

– Я бы выпрыгнула из окна, если бы осталась одна, как весь последний месяц, – проворчала Кола.

– Так многие и выпрыгнули, судя по находкам ломаных костей в городах, – ответила Алека.

– Первые дни, наверное, на что-то надеялись, – предположил Сэнк. Но шло время, люди начали умирать, тьма не рассеивалась. Правительства нет – они там бегают в панике, не могут связаться друг с другом. Допустим, собрались – пришли пешком, и что дальше? Ни рычагов, ни нитей, ни исполнителей. И службы спасения сидят по домам в потемках или на дежурстве, обездвиженные без связи, без топлива. Армия? А что может поделать армия?

– Тут разве что моторизованная пехота могла бы что-то поделать, если у нее был приличный запас горючего, – ответил Инзор, – но я не уверен, была ли в то время полноценная пехота. Да и что она могла сделать? Одна дивизия могла бы спасти один город среднего размера, каких сотни и тысячи.

– Но почему люди не организовались сами? Почему не создали домовые, дворовые бригады спасателей? Почему не взяли под контроль продовольственные запасы? Зачем уповать на государственную власть, когда можно создать свою в пределах квартала?

– Крамб, ты – здоровенное дитя молодой румяной цивилизации, поэтому тебе это странно. Они – отпрыски состарившегося, напрочь зарегулированного мира, где на каждую функцию, на каждое действие есть свои специально обученные люди. Потому и не самоорганизовались – атрофировалось у масс это «само-». Но все-таки где-то люди сплотились и действовали – ведь ушла часть людей из городов в новые поселения и тем спаслась.

– А в городах никого не осталось? – спросила Лема.

– Города наверняка превратились в ад, где невозможно не то, что жить, а находиться, – ответил Сэнк. Гниющие трупы, вонь, инфекция, крысы. Люди, скорее всего, пытались согреться огнем, значит, пожары. У меня не хватает воображения представить, что стало с населением многомиллионного города, с людьми, которые не смогли его покинуть. И все-таки парадокс, просто не лезет в голову. Казалось бы, такая ерунда – пропало электричество. Вон, почти весь Балканский полуостров восемь лет назад остался без электричества, так восстановили за полтора дня и не поперхнулись. Завели резервные генераторы, ни один больной, привязанный к электроприборам, не успел помереть. А тут – полный охряст. На словах понятно, а в голову все равно не лезет.

– Ох и жуть вы рассказываете! – вступила Мана. – Страшно представить, что испытали те люди. Какими бы он ни были – слабаками, неумехами, – все равно ужасно жалко их. Они жили как могли, как несло течение, и не заслужили такой участи. Давайте что ли помолчим минуту.

Помолчали. За окнами медленно уплывали горы и наплывала синь Нижнего моря.

– Стим, расскажи все-таки, что могло произойти с Солнцем, – предложил Сэнк.

– Внутри Солнца по сторонам от экватора наматываются два огромных жгута силовых линий магнитного поля, – Стим изобразил процесс вращением рук в противоположные стороны. – Силовая линия – как резинка, которую можно бесконечно растягивать вдоль, а поперек вещества она двигаться не может. Вот она и растягивается, наматываясь по широте из-за того, что звезда на разных широтах вращается с разной скоростью. Эта намотка создает два магнитных обруча по сторонам от экватора, причем полярность у этих обручей противоположная. При нормальном режиме эти обручи остаются в глубине. Верхние слои Солнца бурлят – это называется конвекцией. Восходящие конвективные потоки отщипывают магнитные петельки от этих глобальных жгутов и выносят на поверхность. Так получаются солнечные пятна. Там, вне Солнца, эти петельки пересоединяются и аннигилируют. Так получаются солнечные вспышки. Это обычный режим и обычные вспышки. Но изредка беспорядочные конвективные потоки перестраиваются в глобальные упорядоченные, и эти два магнитных обруча всплывают на поверхность – частично или целиком. И тут начинается ужас – они пересоединяются друг с другом, выделяя в сотни, а то и в тысячи раз больше энергии, чем обычные вспышки. Вот и вся премудрость.

– Если такие вспышки происходят раз в тысячи лет, значит, они били по Земле много-много раз, – заметила Кана.

– Ну и что? Если у обитателей планеты нет спутников и длинных проводов, наплевать им на такие вспышки. Просто не заметят, точнее, увидят феноменальное полярное сияние и порадуются. Кстати, а радиоуглеродный анализ древесных колец вокруг 2227 года делали?

Наступило молчание. Сэнк с Алекой переглянулись. Алека посмотрела на Кану.

– Ты думаешь, это будет видно?

– Еще как! За одну такую вспышку в стратосфере может образоваться столько углерода-14, что он перекроет годовую норму его наработки от нормального облучения. Этот цэ четырнадцать в виде углекислого газа съедается растениями и откладывается в годовых кольцах деревьев. Значит, в кольцах того самого года и нескольких последующих лет должно быть много цэ четырнадцать, как будто эти слои на тысячу лет моложе следующих. У этого углерода период полураспада пять с лишним тысяч лет, но в воздухе он исчезает гораздо быстрей – меченый углекислый газ уходит в океан в обмен на обычный.

– Я не слышала, чтобы кто-нибудь делал радиоуглеродный анализ отдельных колец, – сказала Алека, – хотя не понимаю, почему. Очевидно же!

– Это тебе сейчас очевидно. Насколько я помню, искали главным образом свидетельство ядерной войны – следы плутония, – искали в годовых слоях льда, в слоях ила, может быть, и древесных кольцах. Не нашли и успокоились. А радиоактивный углерод не проверили. Хорошо, что у нас в семье ни одного дендрохронолога, а то бы всыпал я ему сейчас на правах патриарха!