Шрифт:
— Ты в порядке? — спросил Уиттакер.
— В порядке... В порядке... — выдавила я, сложившись пополам. Уиттакер выудил из своего кармана носовой платок и протянул его мне. Я откашлялась в него, вытерла лицо. От мягкого платка пахло мускусом, а еще на нем были вышиты его инициалы. Абсолютная старомодность.
Ни у кого из моих знакомых не было платков, но меня это почему-то не удивило.
— Мне так жаль, — сказала я, наконец переведя дыхание. Попыталась вернуть ему платок, но он накрыл мою руку своей ладонью, сомкнув мои пальцы на ткани.
— Оставь его себе. Он твой, — сказал он.
Я покраснела.
— Наверное, ты думаешь, что я полная неудачница, — произнесла я.
— Наоборот, — сказал он, глядя мне в глаза. — Я думаю, что ты удивительная.
И после этого поцеловал меня. Ох, это плохо! Я не должна целоваться с Уолтом Уиттакером. Я должна целоваться с Томасом. Томас — мой парень. Томас — совершенно потрясающий парень, которому я подарила свою невинность. Если бы он только был здесь. Если бы я только знала, где он.
Мою голову наводнили мысли о Томасе. Томас, Томас, Томас. Губы Томаса, руки Томаса, пальцы Томаса, язык Томаса...
И вот я уже целуюсь с ним. Его сладкие теплые губы, его сильные худощавые руки. Даже несмотря на все то, через что мы прошли последние несколько дней, я скучала по его прикосновениям. Это единственное, что с Томасом никогда не было неправильным.
В полубреду я обвила руками толстую шею Уитта. В этот же миг он обрел уверенность. Его рот задвигался в грубом, неумелом и неловком движении взад и вперед, быстром, словно он пытался разжечь пламя нашими губами.
Уф. Это совсем не Томас. Я обхватила его лицо обеими ладонями в попытке прекратить это безумие, но Уит воспринял мой порыв как признак энтузиазма. Его язык вдруг оказался повсюду: раскрыл мои губы и ворвался внутрь, между зубами.
Бедный парнишка. Он понятия не имел, что делать. Мне хотелось оттолкнуть его, но я не желала его смущать. Поэтому позволила ему продолжать в надежде, что его навык скоро улучшится или он остановится от нехватки воздуха.
Тут его большая ладонь легла на мою грудь и сжала ее. Сильно. Как будто он выжимал апельсин.
И снова возник Томас. Прямо передо мной. Его сексуальная улыбка, умелые и нежные прикосновения, ощущение его кожи. Какого черта я делаю? И что это вообще за человек, который щупает меня как манекен для сердечно-легочной реанимации?
У меня скрутило живот. Я задержала дыхание. О боже. Меня сейчас вырвет. Я вот-вот наблюю Уолту Уиттакеру в рот.
Мои руки взлетели, и я оттолкнула его от себя. Он лишь растерянно охнул, когда я развернулась, повалилась на землю, и меня вывернуло на растущие позади бревна листья. Глаза щипало, горло горело, живот сжимался от боли. Уиттакер встал и отошел в сторону, повернувшись ко мне спиной, давая мне возможность побыть одной. Слава богу. Последнее, что мне нужно, чтобы парень, с которым я только что целовать, наблюдал за тем, как меня тошнит.
А потом все наконец закончилось.
— Ты в порядке? — спросил у меня Уиттакер.
Это просто какая-то фраза вечера.
Я медленно кивнула, чувствуя сильное унижение, чтобы что-то говорить.
— Можно я провожу тебя до Биллингса? — предложил он.
Я снова кивнула. Уиттакер протянул мне ладони и помог встать. Потом обхватил меня рукой и повел обратно к поляне, я своим мягким, словно переваренная паста, телом привалилась к нему. С нашим приходом все уставились на нас. Могу себе только представить, какой у меня был видок. На миг мой расфокусированный взгляд упал на Джоша. Тот был мрачен как смерть.
— Оу! Только посмотрите на этих двоих, — с хитрой улыбкой пропела Ноэль.
Я видела, как Джош быстро отвел глаза и сделал глоток пива.
— Пойду провожу ее, — с особой гордостью объявил Уиттакер.
— Мило, — пробормотал себе под нос Дэш.
— Позаботься о нашей девочке, — сказала Ноэль, похлопав Уита по спине.
С большим усилием я выдавила из себя подобие улыбки. Даже в таком исключительном состоянии тошнотворного позора мне было приятно получить одобрение от Ноэль. Я прекрасно понимала, что, нежась в его лучах, веду себя безвольно, но ничего не могла с собой поделать. Одобрение Ноэль — это всегда хорошо.
ЖИЗНЬ ЗОЛУШКИ
Первое, что я почувствовала, — это вкус сточной канавы в пересохшем рту. Второе — ослепляющая боль в черепной коробке. Третье — холод в теле. И четвертое — стук.
Бам! Бам! Непрекращающийся стук.
— Просыпайся, новенькая! С таким отношением ты никогда ничего не добьешься!
Каждый удар отдавался в голове и вызывал новый приступ боли.
Я разлепила глаза, потом моргнула раз двести из-за болезненной сухости. Передо мной была кремового цвета стена моей комнаты в общежитии. Подо мной — матрас. Все остальное было не так.