У меня пяьый этаж, сейчас солнце как раз на нашей стороне, оставайся, не пожалеешь.

– Нет-нет, меня ждут, мы договорились, – бормотал я уже на ходу, сбегая вниз по ступенькам.

– Ты после приходи, – кричала мне вслед тетя Тая, – встретишься с друзьми и приходи, мы до поздна будем, пока все уберем, так что успеешь.

Я помню каким ярким и солнечным мне показался этот день, когда я оказался на улице, едва не вынеся на полном ходу подъездную дверь, каким отрезвляюще свежим показался воздух, и как долго все кружилось вокруг меня, словно я только что сошел с “чертового колеса” в парке атракционов.

Спустя годы мне в случайном разговоре открылись причины семейного одиночества тети Таи. Тая была не равнодушна к женщинам, и, судя по ее не сходящей с лица улыбки, ее чувства часто находила отклик. Что и не удивительно, поскольку было это в те далекие времена, когда водка стоила три рубля шестьдесят две копейки, нравы были чисты и невинны, и все-все-все были счастливы.

Несмотря на то, что мое физическое и физиологическое развитие шло с опережающими темпами, у меня долгое время не складывались серьезные отношения с девушками. Словно некая стена стояла между нами; я был слишком стеснителен, чтобы ее сломать.

Мне было восемь лет, когда та самая соседская девочка – дочь пьющей санитарки призналась мне в любви. Девочку звали Эльза, и однажды, когда ее мать в очередной раз не пришла домой ночевать, мать забрала ее к нам и положила вместе в одну кровать, поскольку спать больше было негде. Услышав признание я испугался. Эльза была старше меня на год, мы дружили с ней, но как реагировать на сказанное я не знал, поэтому притворился спящим и еще долго лежал не шелохнувшись в полной тишине. Наутро все было как обычно, я никому ничего не сказал, наши с ней дружеские отношения никоим образом не изменились, но я запомнил этот случай на всю оставшуюся жизнь, ощущением неловкости и стыда.

С евреем у мамы ничего не сложилось. Она была слишком эмоциональна и авантюристична для того, чтобы растить гусей и ломать голову над рецептами приготовления кошерной пищи. Я не слишком расстроился. Методы воспитания ее сожителя были назойливо педантичными. Его раздражали моя диковатость и замкнутость. Я плохо усваивал уроки, у меня совершенно отсутствовала хозяйственная жилка, я был слишком ленив, неаккуратен и частенько врал по пустякам. Один из излюбленных его приемов было накрывать телевизор тюлью и запрещать мне его смотреть днем. Всякий раз, возвращаясь с работы он уличал меня в том, что тюль лежит не в том порядке, но я наотрез отрицал свою вину, что злило его еще больше, и, в следующий раз, он извлек из приемника предохранитель, но и это мало помогло, поскольку я научился вставлять предохранитель и продолжал смотреть телевизор, несмотря на все запреты и страх наказания.

Моей маме не везло с мужиками. Несмотря на свою яркую привлекательность и обояние, она выбирала не слишком подходящие для себя варианты. В разное время среди ее любовников ходили и милиционер, и водитель молоковоза, и рабочий литейного цеха на заводе. С милиционером вышла и вовсе некрасивая история. Его сын учился со мной в одной школе и однажды я увидел регулярно гостившего у нас дядю на пороге школы и подошел к нему, чтобы поздороваться. Дядю мою вежливость крайне смутила, и он сделал вид, что меня не узнал. Я рассказал эту странную историю маме и больше дядя в гости к нам не приходил. Как позже она сама признавала, ее расчеты быстро выйти замуж после развода с отцом не оправдались. Мужское внимание, которым она пользовалась, не распространялось так далеко. Одинокая женщина с сыном-подростком слишком ходовый товар, чтобы платить за него высокую цену.

Моя яркая красивая мама, к которой я так был сильно привязан в детстве, не слишком обременяла себя материнскими заботами. Я никогда не задумывался над тем, почему я столько времени провожу среди чужих людей, в обществе ее подруг и знакомых. Однажды она сплавила меня с сыном коллеги, у которой был сын – мой сверстник, к ее матери в деревню, и я довольно скоро почувствовал, каково это быть нежеланным гостем, оказаться в роли невольного заложника, гадкого утенка, о котором вынуждены заботиться совершенно чужие люди. Когда я случайно стал свидетелем разговора обо мне, в котором старики высказывали досаду и свое недовольство тем, что им приходится кормить чужого ребенка, мне захотелось бежать. Мой побег предупредил сын коллеги, который выдал мои планы взрослым и мой план сорвался, но до самого отъезда из деревни домой я чувствовал себя изгоем и уже окончательно сложил цену и себе, и показному гостеприимству.

Все, что со слов матери, должно было бы походить на увлекательное путешествие, как правило приводило к огорчению и разочарованию. Словам нельзя верить, особенно словам красивой женщины. Их не знающее границ сластолюбие, к собственной выгоде способно обратить ложь в мед и скормить его простакам с милой непосредственностью человека мастерски владеющего искусством манипуляции. И какая разница, кто станет ее очередной жертвой – взрослый мужчина или собственный ребенок.

Однажды в гости к нам из столицы на красном «Запорожце» с ручным управлением заехал ее знакомый писатель. Писатель-не писатель, но он, кажется, написал какую-то книжку для детского кукольного театра и мама представила его мне именно так. Мужчина был старше ее на восемнадцать лет, фронтовик, получивший множественные ранения в первом же бою и имевший инвалидность, несмотря на то, что выглядел он вполне здоровым. На пляже, правда, я видел его поджарое, испещренное следами от осколков тело и эти следы не оставляли никакого сомнения в том, что он выжил просто случайно.

– Я войны и не видел – рассказывал он. – просто нас переодели в военную форму, дали оружие, вывели в поле, раздался взрыв и больше я ничего не помню. Война для меня закончилась.

Мужчина был женат, у него был сын, но он позволял себе жить по собственным правилам, и его жена эти правила хорошо знала и принимала. В его жизни всегда было много женщин, которых он брал своей исключительной выдержкой, прекрасной физической формой и хорошим воспитанием. Писатель, в общем, ни дать – ни взять. В Никополь он заехал по дороге в Ялту. Здесь он остановился, чтобы провести несколько приятных дней с привлекательной незамужней женщиной – моей мамой, и договориться чуть позже встретиться с ней уже в Крыму. Они решили, что она приплывет к нему на белом параходе из Сочи, куда у нее уже была путевка в санаторий.