С Сергеем мы часто ездили гулять в Южно-Сахалинск, где он вместо посещения изостудии, спускал отпущенные матерью деньги на сигареты и мороженное. Для этих вояжей он выряжался в кожанные штаны, и мы, гуляя по центральным улицам областного города, наслаждались произведенным на горожан эффектом. Мода тех лет была куда скромней и любое отступление от стандартов в одежде воспринималось как вызов общественному вкусу.

Благодаря Сергею я познакомился с бытом и кухней корейской семьи и даже однажды осмелился похлебать суп, приготовленный из собаки.

Серега был крайне наивным парнем, он принял обложку моего дневника, который на украинском языке именовался «Щоденником» за некий фирменный лейбл, и предлагал мне за него пятнадцать рублей. Я не соглашался лишь из соображений порядочности, так как знал истинную цену этому «диву» и не желал пользоваться простодушием своего товарища.

В классе был еще один новичек, учившийся до этого в престижной школе c углубленным изучением английского языка – Мишка Попов. Отчим Мишки ходил в загранку, откуда привозил ему американские джинсы и свежие хиты популярных западных исполнителей. Через него в наш поселок на краю земли проникали звезды зарубежной эстрады, задолго до того, как они появлялись на экранах телевизоров. Мишка был атлетически сложенным красавчиком, и если бы не его демонстративное высокомерие, то он не знал бы отбоя от девчонок.

Когда отчим в очередной раз привозил Мишке обновки, он надевал новые джинсы, брал в руку банку с Кока-Коллой, набивал рот жвачкой и шел по центральной улице поселка в сторону моего общежития, чтобы похвастаться своим крутым прикидом. Порой с ним случались непредвиденные несчастья, вроде случайной встречи со сбивающимися в стаи корейцами, которые ломали ему весь кайф. Однажды мы выехали с Мишкой в Южно-Сахалинск и, гуляя по парку, попались в выставленную на нас в кустах ловушку, основной целью которой были новые джинсы Мишки. Штаны Мишка не отдал, но зрелище его унижения было жалким. В тот раз он отделался тем, что отдал грабителям солнцезащитные очки, стоившие на черном рынке порядка двадцати пяти рублей. Поскольку у меня брать было нечего, я чувствовал себя хоть и униженным, но более свободно. По еще приобретенной на Украине привычке я не выходил из дома без перочинного ножа, но ни разу не осмелился его пустить в ход, кроме отдного случая, когда я всерьез напугал Кольку Субботу ножом, когда он попытался применить против меня кулаки в дворовом конфликте.

Было время, когда мы даже пытались сколотить банду, взяв в главари недавно освободившегося по малолетке Мишкиного соседа, но тот был слишком хитер, чтобы рисковать. В критических ситуациях он всегда включал «заднюю», а все свои криминальные таланты и дерзость применял ворую из наших с Мишкой квартир мелкие вещи, посуду и оставленные без присмотра деньги. Когда я случайно это обнаружил, то полностью разочаровался в криминальной романтике, порвал все порочащие меня связи и встал на путь исправления. Следом за мной потянулся и Мишка. После седьмого класса, который я закончил на одни тройки, я решил взяться за ум.

До сих пор школа не занимала в моей жизни сколько-нибудь значимого места. Поскольку контроля за мной никакого не было, я мог неделями не ходить на занятия. Так, однажды, я подбил Сергея О, и мы две недели вместо школы громили деревянные строения летнего трудового лагрея. Закончить этот тренинг в импровизивированном лагере боевиков я предполагал поджогом, но нам помешали наши одноклассники, принесшие дурную весть, что класснуха собирается нагрянуть к нашим родителям с вопросами о причине нашего двухнедельного отсутствия на занятиях. Для Сереги это однозначало неминуемую физическую расправу дома и, чтобы как-то выйти из сложной ситуации, я предложил ему побегать босиком по снегу, чтобы слечь в постель с ангиной и, тем самым, закрыть прогулы справкой по болезни. Несмотря на всю абсурдность идеи, Серега старательно в течении часа воплощал ее в жизнь. В моей памяти на всю жизнь осталась картинка яркого солнечного дня на окраине поселка, ослепительно белый снег и мой кривоногий бесхитросный друг, скачущий по долине, покрытой льдом небольшой речушки. В какой-то момент он подскальзывается и падает без сил. Я сочувствовую товарищу, но, вместе с тем, в глубине души, меня разрывает от смеха.

– Все, хватит! – решаю я – Теперь точно заболеешь.

Серега не заболел, и мы были вынуждены пойти к класснухе с повинной. На удивление, эта мудрая женщина нас простила, с условием немедленной явки на занятия. Серега был спасен, мою же репутацию уже ничто не могло испортить. Меня и без того уже несколько раз выгоняли из школы за внешний вид, я успел отметиться дракой в классе с практикантом, который взбешенный моим поведением во время классного часа, пытался выволочь меня за шиворот, за что получил несколько ударов увесистым портфелем по голове. В портфеле я носил толстые тома полюбившегося мне американского юмориста Марка Твена, которые я регулярно выписывал в поселковой библиотеке. Благодаря этому писателю, я научился в жизни находить повод для смеха, какой бы серьезной и опасной она не казалась на первый взгляд.

Чтобы закончить рассказ о Сереге, я должен забежать немного вперед, и рассказать о том, что жизнь его сложилась не очень удачно. Его мать, работавшая на Сахалине портнихой, вместе с младшим сыном, в конце девяностых уехала в Корею, где жила на скромную пенсию, и долгое время содержала на нее своего отпрыска. Серега остался в отцовском доме, пытался поступить в институт, но провалив вступительные экзамены, ушел работать на стройку. В девяностые занялся упаковочным бизнесом, но прогорел. Сергей так и не женился, детей у него не было, жил огородом, выпивал. За год до его смерти, впервые за тридцать пять лет, я поговорил с ним по телефону. Серега жаловался на временные трудности, но не унывал и собирался подкопить деньжат и съездить ко мне в гости. Мои сверстники постепенно тихо и смиренно уходят из жизни, и мне чертовски жаль, что этого, практически, никто не замечает. Какой же смысл был в этой жизни? – хочется мне задать вопрос. Вопрос в пустоту. Вопрос, обращенный в прошлое, – в тот яркий солнечный зимний день, где Серега бегает босиком по ослепительно белому снегу вдоль замерзшей речки.

В жизни моей мамы на Сахалине произошла очередная перемена.

В общежитии она познакомилась с разведенным инженером-строителем Владимиром Константиновичем и через год вступила с ним в брак. Константинович, был умеренно пьющим мужчиной, с богатой по тем временам библиотекой, и коллекцией пластинок Шаляпина. Шаляпин меня мало интересовал, к музыке, после того как я бросил занятия в музыкальной школе, я был совершенно равнодушен, а вот собрания сочинений Конан Дойля и Джека Лондона меня привлекали и стали основой нашей дружбы с маминым избранником. Благодаря ему я полюбил шахматы, и подтянул свои знания по математике, когда решил, что мне нужно выправить оценки в аттестате, чтобы после восьмого класса поступить в мореходное училище. Константинович оказал благотворное влияние и на характер моей матери. Замужество стабилизировало ее эмоционально, он сдерживал ее воспитательные порывы, сглаживал конфликты. После того, как мама переехала жить в его комнату на второй этаж, в моем распоряжении осталась комната на первом этаже, где я стал полноправным хозяином, лишь изредка поднимаясь наверх, чтобы принять участие в семейных ужинах. Жили мы скромно, Константинович выплачивал из своей зарплаты прораба на стройке львиную долю за алименты на двоих детей от своего первого брака. Я был неприхотлив в одежде и носил все, что мне покупали.