Только очень тяжело ненавидеть трехкилограммовое дите по имени Катюша.

Маленькая явно жила в каком то своем мире и мы ее интересовали мало. Новорожденный Илья разражался гневным криком, стоило его положить, и кумушки на лавках ругали меня, что сделал ребенка ручным. А как не взять на руки, если плачет? Жалко же… Малышка лежала молча и плакала видимо только если что-то нужно было.

В ванной тишина, я оставила Илью возле ребенка, которого он разглядывал с немного брезгливым интересом и пошла смотреть, что случилось с Ярославом. Надеюсь он не думает, что если позволил моему ребенку принять у себя душ, то может мыться у меня. Я вообще была очень зла, на языке крутились колкие фразы и сдерживать их было все труднее и труднее. Я дернула дверь ванной именно с парой обидных слов наготове. И замерла.

Ярослав казался таким огромным в маленькой комнатке, хотя оставался стройными несмотря на то, что за последние годы заматерел. Он стоял обнаженные по пояс, сняв рубашку и пытаясь застирать пятно мылом. Услышал меня, обернулся, чуть улыбнулся уголками губ.

— Я конечно с ней уже несколько дней… но детская рвота и какахи все еще не умиляют.

Вернулся к своему делу, отжал рубашку, приподнял, посмотрел на свет. Я уже видела Ярослава полуобнаженным, в тот вечер, когда сорвалась и устроила истерику, но тогда он интересовал меня меньше всего, и я его не разглядывала. А сейчас он стоял ко мне спиной, нисколько не стесняясь демонстрировал несколько шрамов, которые перечеркивали кожу почти крест накрест.

— Это авария, — пояснил он. — Пару лет назад. Ничего серьезного, но и приятного тоже мало.

Натянул рубашку, стал неторопливо застегивать. Изначально маленькое молочное пятно расплылось в большую замытую кляксу, влажная ткань собралась грубыми неопрятными складками. Мокрая рубашка. Можно предложить хотя бы погладить, но внутри меня все протестует. Я… я не хочу ему помогать. Я просто хочу чтобы он ушел.

— Ярослав…

Я хочу, чтобы он ушел. Сейчас. Я хочу ему это сказать.

— Смотришь на меня, — усмехнулся он. — Глаза чернющие. Злые. Думаешь, я в восторге от того, что происходит? Думаешь я умираю от любви к этому маленькому ребенку? Да я до смерти ее боюсь! Мне страшно, когда она плачет. Если она не плачет это еще страшнее. Я ничего не знаю. Но я учусь, Ян. Я научусь быть отцом, научусь ее любить. И сейчас я не только о Кате говорю. Как бы не прожигала меня своими взглядами, чтобы не говорила ты или твой отец, я не уйду больше. Слышишь?

Обошел меня и прошел в комнату. Я на негнущихся ногах следом.

— По-моему она пукнула, — сказал Илья. — Но на все сто я не уверен. Но она точно издала какой-то звук и точно не ртом.

Ярослав рассмеялся и я даже не смогла уловить горечи в его смехе. Если он изображая счастье, то делал это очень правдоподобно.

Илья все так же смотрел на ребенка — с брезгливым интересом. То есть, ему было любопытно, но сам младенец казался ему, как он сам сказал — непонятным. Посторонился, пропуская Ярослава. Я стояла за их спинами и наблюдала, как мой бывший муж неуклюже запихивает ребенка в меховой конверт.

Бережно придерживает одной рукой голову, другой рукой собственно пихает. У меня буквально чесались руки отодвинуть его в сторону и сделать все нормально, хотя бы для того, чтобы не мучить это маленькое инертное создание. Но… я молчала.

— Я что-нибудь придумаю к следующим выходным, — обещал Ярослав.

Илья кивнул. Я пошла провожать, чтобы запереть дверь. Люлька с младенцем снова на комоде, Ярослав обувается. Малыш первый раз настолько близко ко мне. Она молчит и глаза ее закрыты, поди пойми спит она, а может просто медитирует. А потом внезапно глаза открыла и посмотрела — прямо на меня. Нет, я прекрасно знаю насколько развито зрение младенцев, но от внимательного взгляда малышки мне стало немножко жутко.

— Надеюсь, через неделю ты будешь без нее, — сказала я в последней попытке пробить его броню.

Он медленно выпрямился, чуть поморщившись, — нога болит, догадалась я. Посмотрел на меня. И, наверное, именно в этот момент мне стало по настоящему страшно. Нет, как такого самого Ярослава я не боялась. Я свято верила в то, что он никогда меня не ударит. Не сделает больно. Меня пугало то, насколько он намерен изменить мою жизнь. В этот момент я поняла, что перемены неизбежны, как бы я им не сопротивлялась.

— Возможно ты думаешь, что я тебя ненавижу, — мягко сказал он. — Но нет, я горжусь тобой, Ян. Честно.

Замолчал, подбирая слова. А я подумала — что мне его гордость мной? Где она была семь лет назад? Где он был семь лет назад, когда мы так легко сломали все то, что пытались строить? Нет от нее никакого толку, разве мое эго потешить.

— Ты сильная, — продолжил он, подхватывая люльку. Замер с ней в руках, разглядывая крошечное лицо младенца. — Но знаешь… иногда ничего не зависит ни от нас, ни от наших сил.

Он ушел, причем клянусь — девочка смотрела на меня столько, сколько смогла. Меня лихорадило. Я то бросалась что-то делать, то сидела и смотрела в пустоту. Все валилось из рук и его слова не шли из головы. Илья смотрел на меня недоуменно, я привычно вымучивала ему улыбки. Несколько раз звонил Антон, я просто не брала трубку. Надеюсь, он снова уедет, и мне не придется думать хотя бы о нем.

А ночью я подхватила одеяло с подушкой и пошла к сыну. Глодало неясно предчувствие неприятностей. Дерьма, которое только и ждет, когда я в него вляпаюсь. Хотелось к сыну. Такой уже большой… Я надеялась, что он спит и моего вторжения не заметит, но нет.