— Пусти, — снова прошу я. — Ты не имеешь права…

— В таком виде ты к нему не поедешь. Он еще не знает ничего, ты перепугаешь его до смерти.

Он прав, Ярик. Но мне сына видеть хочется буквально до боли во всем теле. Это потребность, которую я не могу унять. Мне нужно увидеть его, обнять, убедить в том, что он жив, материален, не ускользает от меня, не утекает сквозь пальцы.

— Пожалуйста.

— Сейчас выпьешь кофе, оденешься и поедешь.

Я позволяю увлечь себя на кухню, наступая по пути в ту же лужу. Если для того, чтобы увидеть сына, нужно пить кофе, я буду его пить. Ярослав делает что-то, гремит посудой, хлопает дверцами шкафчиков — я не вникаю. Я опустошена. Когда передо мной ставят кружку, я, желая поскорее с ней разделаться, делаю огромный глоток и задыхаюсь. Слезы вновь брызжут из глаз, но уже невольно.

— Это что? — спрашиваю я, отдышавшись.

— Коньяк. В шкафу нашел.

— Папин, — вспоминаю я. — Он там уже несколько месяцев стоит. Ярослав, ты что, как я поеду в больницу с запахом перегара?

Он снова на меня смотрит, теперь даже с улыбкой. Грустной.

— Жвачкой зажуешь. И вообще, лучше немного пьяненькой, чем в истерике. Допивай давай, там всего грамм пятьдесят.

Я прислушиваюсь к себе и понимаю — легче не стало, нет, но вернулась хоть какая-то ясность мыслей. Я допиваю в два глотка — наверное, так люди и спиваются. Затем пью кофе. Бреду в комнату, не запирая дверь раздеваюсь, ищу что надеть. Сейчас мне совершенно безразлично, увидит меня Ярослав обнаженной или нет.

Одеваюсь. Беру у Ярослава сигарету, курю. Затем тщательно чищу зубы, нахожу жвачку — я все же должна выглядеть приемлемо.

— Я готова.

Я не протестую против его автомобиля — выпила. Путь до больницы кажется невыносимо далеким, и одновременно пролетает слишком быстро. Я хочу видеть своего сына, но я не готова. Впрочем, можно ли быть готовым к таким новостям?

На лестнице споткнулась, не от того, что выпила, просто мыслями уже там — в палате. И я уже готова представить себе самое страшное, несмотря на то, что видела своего сына только вчера. По коридору уже бегу, едва не снеся с ног пожилую медсестру. И дверь в палату открыла слишком резко — подросток, сосед Ильи недоуменно оторвался от чтения книги.

— Сынок, — выдыхаю я.

Жадно обшариваю его взглядом — все на месте. Все, так же, как вчера. И огромный страшный бластер подаренный Ярославом тоже в наличии. Илья смотрит на меня и на отца, он явно удивлен, привык воспринимать нас по отдельности.

— Все хорошо?

Все ужасно, правда, пока не знаю, насколько. Но я уже достаточно держу себя в руках, я его не напугаю. Сажусь на постель к нему, обнимаю, зарываюсь лицом в светлые волосы. Твержу себе — не важно, что сейчас. Так или иначе, все наладится. Все будет хорошо.

— Мама! — поражается сын. — Да от тебя пахнет дедовским коньяком! Ты что, без меня там совсем отрываешься?

Я поневоле засмеялась, и Ярослав, и сам Илья довольный, что его шутка так всех позабавила.

— Я скучаю по тебе, — честно сказала я. — Просто невыносимо.

И снова обняла, выпускать его из рук не хотелось, словно в моих объятиях он в безопасности. Снова глаза от слез защипало. Я одернула себя, вдруг отца вспомнив. Вот он строго велел бы мне не рыдать, а собрать себя в кулак. Вот я сейчас и соберу, только посижу с сыном еще минутку.

Я поневоле сравнивал двух своих женщин, бывшую и нынешнюю. Понимал, что они разные совсем, но отвязаться от этого сравнения никак не мог.

— Я теперь неполноценная, — упрямо твердила Дашка.

Словно у нее не матку отрезали, борясь с кровотечением и возможными осложнениями, а отняли обе ноги. Я ей сочувствовал, но не понимал ее.

А Янка удивительно быстро взяла себя в руки — словно и не было той истерики. Переезд в онкологию прошел так гладко, словно она его спланировала, по пунктам. И чужие сочувствующие взгляды переносила высоко вздернув подбородок.

— Я умру, да? — спросил Илья.

Она ему все рассказала. Если честно, я против был, как по мне семилетку можно лечить не посвящая, но со мной Яна не посоветовалась.

— Вот глупости, — фыркнула Яна. — Тебе еще в старости таскать мне стаканы с водой, так что давай, выбрасывай из головы всякое.

Илья успокоенный кивнул. Янка поговорила с врачами, поговорила с сыном, объяснила ему, как будет проходить лечение. Сначала требовалась химиотерапия — какое страшное слово, потом пересадка костного мозга. А сначала нужно было найти донора.

— Слав? — позвала Даша.

Я не мог выбросить из головы Илью и Яну даже во время коротких свиданий с женой. Сравнивал, блядь. И злился на Дашу. Она не могла найти в себе сил стремиться к выздоровлению. Даже ради дочери — я приносил сюда Катюшку два раза, с позволения врача.

— Видите мужчину? — спросил меня доктор.

Указал на одного из пациентов, лихо ковыляющего по коридору на костылях. Я кивнул.

— Авария, два месяца назад. По кускам собирали его, буквально, и даже не загадывали выживет ли. А он вон с медсестрами уже флиртует. А все почему?