Шрифт:
Таксист подмигнул лобовому зеркалу:
– С коллегами, дорогой, с коллегами.
Безделкин отвернулся. Ехать предстояло час-полтора. От нечего делать писатель решил проверить уведомления в соцсетях. Ха, под его последним постом в Одноклассниках стояло аж девять звёздочек, ВКонтакте – двадцать восемь сердечек, в Фейсбуке – семнадцать лайков и тридцать шесть комментариев.
– А вот это интересно! – хрюкнул от удовольствия Безделкин и открыл Фейсбук.
Вчера он написал новогоднее поздравление и разместил его на всех аккаунтах. Содержание его #пьяновысера было следующим:
«ВОЛЕИЗЪЯВЛЕНИЕ НАРОДА ИЛИ ПРИХОТЬ ЧИНОВНИКОВ? Мы все привыкли к тому, что иностранное слово „пенис“ и „вагина“ считаются официальными медицинскими терминами. А родные, исконные слова на букву „х“ и „п“ возвели в ранг матерных до такой степени, что я даже в фейсбуке не могу их написать, иначе тут же буду заблокирован. Но кому как ни писателю знать, что от перестановок букв ничего никогда не меняется! Все слова одинаковые, все слова звучат красиво и легко ложатся (или кладутся – не суть важно) на бумагу.
А вы никогда не задумывались, что с такой же лёгкостью можно было признать иностранные слова неправильными, дурными, а „х“ и „п“ официальными медицинскими терминами? Что это, слепое поклонение западу, массовый психоз? А я вам скажу: это произошло оттого, что Европа никогда не стеснялась этих слов и не возвела их в ранг матерных, а мы до сих пор всё какой-то там мифической срамоты боимся!
И ещё, почему божеству Пелевину можно писать откровенную матершину в своих книгах, а мои матюки, видите ли, запикивают на „Проза.ру“ и на всех других ресурсах? Что это за моральное расслоение общества?
Хотя… с другой стороны, если рассудить трезво (насколько это возможно под Новый год) может, Витя Олегич и является тем самым локомотивом-первопроходцем, который уже сделал крен в сторону огосударствления исконно русских, не побоюсь этого слова народных слов!»
Пост был смелый, провокационный, как показалось писателю-бунтарю, и он с жадностью принялся читать комменты. Но упс! Все они гласили лишь об одном:
«Пора жениться тебе, батенька.»
«Получше женилку свою пристрой, тогда и думать забудешь о всякой ерундистике!»
«Проспись, ирод.»
«Бездарь!»
«Говно и гений – не едины.»
«Вот озабоченный!» – и так далее в том же духе.
Иван обиделся, он как раз таки и не был озабоченным. Нет, был конечно, но не на баб, и уж тем более не на мужиков, а на слова в русском словаре.
– Женилку! – пробурчал он недовольно. – А у баб тогда что, замужка?
И писака принялся писать смелый, провокационный пост про «женилку» и «замужку», а также про «ложить» и «класть».
– Дзинь, приехали, – повернулся к пассажиру развесёлый таксист. – Давай деньга!
– Картой, – уточнил Водкин.
– Картой, картой, – согласился хищный кассовый аппарат таджика и съел четыре косаря у маленькой банковской карты русского. Писателю занехорошело. Выйдя из транспорта, он начал обдумывать новый пост о поглощении одних народов другими.
– В самолёте напишу! – взбодрился он и походкой молодого гусака направился к муравейнику аэропорта.
– Туда ему и дорога, – промурлыкал таджик, воткнул наушники в уши, завёл своё авто и исчез, не оставив на земле никакой исторической ценности, кроме кучки нерусских детей.
Глава 3. Поехали!
Международный аэропорт Внуково встретил Ивана праздничными стеклянными глазами и пригрозил: «Внуки, Внуки, Внуки!»
Старый холостяк от досады сплюнул, потёр свои бессонные, не очень трезвые глаза и разглядел угрожающе надвигающееся на него слово «Внуково». Чертыхаясь, он зашёл внутрь ни на минуту не прекращающего свою работу взлётно-посадочного муравейника. Людей было немного, но все они куда-то летели.
– Наверное, как и я, на работу, – предположил Водкин и поплёлся к кассам.
Прямой рейс до космодрома, а также и до Благовещенска отсутствовал, а с пересадкой в Новосибирске лететь предстояло более двадцати часов, и вылет аж в девять вечера.
– Я не успею, мне первого января надо быть на работе, на космодроме Восточный. Димон Олегич Розгов ждать не станет, он знаете какой! Вы видели его по телевизору? Ведь видели же, скажите…
Девушка-кассирша за стеклянной амбразурой перестала скучать, подняла хорошенькую головку, захлопала новогодними сверхпушистыми ресницами, ласково посмотрела на немножко пьяненького Ивана незамужним взглядом и почти воскликнула: