Выпутываюсь из её крепких объятий, поправляю просторную серую мастерку, а она, кажется, всё ещё пахнет Крымским. Надеюсь, он не сильно обидится, когда узнает, что я упёрла у него костюм. Честное слово, это не в моих правилах, но и иначе ведь не могла.

Надо будет потом ему по почте его отправить.

— Это… это неважно, — улыбаюсь и осматриваю маленький дворик, вымощенный колотым плоским камнем, а на ветвях старого раскидистого дерева уже завязались крошечные яблочки. Лето.

— У меня оладушки готовы, — спохватывается тётя Таня и буквально волочёт меня к крыльцу. — Почему ты не предупредила, что приехать собралась? Я бы пирог испекла. Ты такая худенькая, совсем бледная. И ещё… зачем волосы покрасила?

— Мне не идёт? — “расчёсываю” пальцами спутанные пряди, а тётя Таня останавливается и окидывает меня внимательным взглядом.

— Нет, кстати. Тебе очень красиво. Такая яркая стала! Очень нравится, просто непривычно.

В шаге от входной двери тётя Таня снова заключает меня в крепкие тёплые объятия, и я вдыхаю аромат дрожжевого теста и каких-то цветов. Совсем простеньких, полевых, но это лучший запах на земле.

— Я в душ, хорошо? — спрашиваю, когда оказываемся в прохладе сумрачной прихожей. — Очень устала с дороги. И грязной себя чувствую, не могу больше терпеть.

Тётя Таня смотрит на меня с тревогой, но вслух ничего не говорит. Она знает, что именно со мной произошло — она мой единственный близкий человек, всё, что у меня осталось от прошлой счастливой жизни. Но она не касается острых моментов моей биографии, не травмирует долгими разговорами.

Лишь кивает, украдкой вздохнув, и я ухожу в душ, пока всё, накопившееся во мне, не прорвалось слезами и истерикой. Сейчас я как никогда близка к этому.

Все ломаются, а сильные с невероятно оглушительным треском.

В маленькой комнате овальное зеркало, умывальник и небольшая ванная за занавеской в голубой цветочек. Скидываю с себя костюм, с которым за несколько часов дороги уже успела сродниться, бросаю его в корзину и ловлю свой взгляд в отражении. На шее несколько красных отметин, а ещё парочка на плечах. Кисти ноют после крепкой хватки Крымского, но это снова напоминает мне, какой живой себя рядом с ним почувствовала. Пугающе свободной.

Касаюсь пальцами меток и вздрагиваю, когда ощущения и воспоминания о прошедшей ночи скручиваются вихрями урагана внутри, заставляют трепетать. Может быть, стоило остаться? Может быть, так было правильнее?

Но нет же, Злата, нет. Артур же чётко дал понять: ему нужна только одна ночь. Он так часто повторял это, так яростно заставлял меня — и себя, наверное, — в это поверить, что нужно быть полной дурой, чтобы позволить себе надежду.

Нет уж, хватит с меня воздушных замков. Останемся друг для друга приятным воспоминанием, ничего больше.

Открываю воду, она шумно льётся из крана, собирается лужицей на дне, и я становлюсь в это озерцо, вздрагивая от высокой температуры. Мне нужен обжигающе горячий душ, мне необходимо смыть с себя всё дерьмо прошедших месяцев, надо забыть. Я знаю, уверена, что Крымский выиграет теперь тендер и вздует Коле — такие, как Артур, ничего не прощают и не спускают с рук. Большего мне не нужно.

Всем, чем могла, Крымскому помогла. И ушла. Я правильно всё сделала, лучше не придумаешь. Только почему-то внутри всё сопротивляется, но растираю кожу “кусачей” мочалкой, взбиваю ароматную пену, заставляю себя не думать об Артуре.

Он меня здесь не найдёт — меня никто больше не найдёт. А всё остальное забудется, как сон.

Только почему-то чувствую: это ещё не конец. Или просто хочу это ощущать?

Артур

В большом зале собраний людно, душно и нервно. Народ гудит, волнуется, а я осматриваю собравшихся в попытке понять, чем же они, суки, так недовольны.

Взмахиваю рукой, призываю к тишине. Слушаются. Они всегда слушаются, просто иногда импульсивные слишком. Обычно это не доставляет мне неудобств, не действует на нервы — мне не нужны перепуганные суслики. Да только после побега Златы я на таком взводе, что могу вспыхнуть факелом и сломать кому-нибудь шею.

Когда рокот проносится по залу в последний раз, сажусь на пустую бочку из-под ГСМ, выкрашенную в ядрёный оранжевый. Наслаждаюсь звенящей тишиной, а в меня со всех сторон летят внимательные и напряжённые взгляды.

Мы так долго работаем и живём одной большой командой, так хорошо научились понимать друг друга. Но сейчас я слишком зол. Потому что…

Потому что никогда баба так виртуозно не кидала меня через стройное бедро. И это заводит меня, хоть и бесит до невозможность.

А больше всего раздражает, что мне хочется за ней бегать.

— Вы требовали собрания, я готов вас выслушать.

Мой голос отражается от стен, взметается к потолку, а со своего места поднимается Олег, заведующий автомастерскими.