– Ну-ка, кровь никак? На-ка утрись? – и протянул заботливый носовой платок.

Игорь доверчиво потянулся к платку – и снова получил по лицу, ткнулся спиной в дерево и остался стоять, как загипнотизированный.

– Что же ты? – в отчаянии завопил Андрюха и вдруг кинулся на Кабана. – Н-на!

Здоровенный Кабан не ожидал такой прыти от щупленького Андрюхи и сперва отступил и несколько раз смазал, прежде чем попал точно – правой в голову. Андрюха упал, но тут же вскочил на ноги и снова кинулся в драку…

– Хватит с тебя, – сказал Кабан, когда Андрюха смог подняться только на четвереньки. – Пусть теперь чемпион…

– Его не трогай, сука! – Андрюха. встал. – Меня бей! Я виноват!

– Как ты меня назвал? – прищурился Кабан.

– Что у тебя в руке, гад? – Андрюха ринулся на Кабана. – Не прячь, не прячь! Давай сюда свою свинчатку. Это тебя папа-мент научил? Сука ты, Кабан. А туда же – приблатненный!

– Нету у меня ничего! Не подходи! – испуганно говорил Кабан и отступал.

– Давай сюда битку! – напирал на него Андрюха. – Весь в папашу, ментовская шкура.

Здоровенный Кабан вдруг развернулся и отбежал на пустырь.

– Чокнутый! – крикнул оттуда и поспешил прочь.

– Вали отсюда! Чтоб духу твоего у нас не было! А вы что? Брысь! – гаркнул Андрюха на приятелей Кабана.

Кабанья свита, Шпанец и Кукуруза, позорно покинула поле битвы. Андрюха подобрал со скамейки гитару и подошел к Игорю.

– Ну? Чего ты? Испугался? Не дрейфь! Айда на колонку, умоемся, а то мать коньки с перепугу отбросит.

Уже в переулке Андрюха всей пятерней ударил по струнам и немузыкально заорал:

– Владимир – город наш могучий! Пам, пам-пам, пам! Стоит на Лыбеди вонючей! Пам, пам-пам, пам! А посреди вонючих вод! Пам, пам-пам, пам! Ликеро-водочный завод! Не дрейфь, Игореха! Я – с тобой…

***

Длин-длин-день!

Я обреченно вздохнул и поднялся с дивана. В прихожей я щелкнул замком и открыл входную дверь. Вместо ожидаемого соседа с выпивкой передо мной оказалась молоденькая девушка в легком платье, почти подросток. Мне показалось, я уже где-то ее видел. Этот лихой мальчишеский чуб…

– Пошли отсюда! – сказала девушка таким детским и таким повелительным тоном, что я невольно улыбнулся, потом сделал серьезное лицо, кивнул и сказал:

– Пошли!

Мы спустились вниз по лестнице и шагнули за порог – как в печку! – под горячий ливень солнечных лучей.

– Вот дура! – сказала в сердцах девушка. – Я у тебя свой зонтик оставила.

В одуряющей жасминовой тени рубились неутомимые доминошники:

– Рыба!

– Я сбегаю, – предложил я.

– Нет, – сказала девушка. – Возвращаться нельзя. Дороги не будет.

– Ничего подобного! – возразил я. – Надо только поглядеться в зеркало, когда будешь снова выходить – и все будет в порядке!

– Честно? – обрадовалась девушка. – Вот здорово! Тогда, конечно, сбегай. А я пока буду ваши жасминовые цветы нюхать.

Войдя в прихожую, я сразу понял, что никакого зонтика тут нет: в крохотном коридорчике было абсолютно пусто, а дальше девушка не проходила. Для очистки совести я осмотрел всю квартиру. Естественно, без результата. Потом я вспомнил, что единственное зеркало, которое висело в коридоре, забрала еще первая жена, а со второй я жил в тещиных хоромах и в собственном зеркале не нуждался. Поэтому сейчас мне смотреться было не во что. Впору было пожалеть об этом, но я только усмехнулся, трижды плюнул через левое плечо и пошел вниз.

Девушка была мне любопытна, и я пошел за ней, не задавая вопросов. Я готов был идти куда угодно. Мне стало хорошо и покойно рядом с этим неожиданным человеком.

О зонтике девушка не опечалилась, но на счет зеркала переспросила: точно ли я не позабыл перед выходом поглядеться, не торопился ли и не пропустил ли его мимо глаз? Она успокоилась лишь после того, как я клятвенно заверил ее, что посмотрелся три раза и очень внимательно. Она поблагодарила, и мне стало смешно и стыдно за свое нелепое вранье: меньше всего на свете мне хотелось бы обманывать эту девушку, но огорчать ее хотелось еще меньше.

Мы шли и шли – шумными проспектами, тихими дворами, тенистыми переулками – и разговаривали только о том, что попадалось любопытного на нашем пути.

Мы шли и шли – и я вдруг сделал неожиданное открытие: то ли я не разглядел девушку как следует в самом начале, то ли она сама лишь теперь изменилась, – но как бы то ни было, она каким-то неведомым образом повзрослела на несколько лет: задиристый взгляд смягчился, пропала мальчишеская угловатость, округлились формы под ее летним платьем. Платье было воздушное и просвечивало в солнечных лучах, и я поймал себя на том, что бессовестно любуюсь этими прекрасными формами. Я даже замолчал от неожиданности и позабыл, о чем шел разговор.