Время, выделенное вам судьбой, закончилось. Оно не вернётся, и ничего не поделать. Вы уже много раз говорили об этом. Бесполезно плакать: жизнь такова, какова она есть. Возможно, случись это в другом месте, в другую эпоху... Но мы не выбираем, где и когда родиться, не выбираем семью и судьбу. Мы можем лишь любить, несмотря на все преграды и трудности.

Вы всегда знали, что рано или поздно этот день настанет, вот он настал, и теперь нужно спешить; вам не удастся попрощаться при свете дня, не будет никаких обещаний скорого возвращения.

На сей раз это будет поездка в один конец.

Ты встаёшь с постели и начинаешь одеваться. Она по-прежнему сидит, провалившись спиной к стене, обхватив колени руками и упираясь в них подбородком. Наблюдает за твоими движениями, а потом закрывает глаза, желая сохранить в памяти каждую линию твоего тела, каждый твой жест, каждый завиток волос. Но вот ты уже одет; она встаёт и подходит к тебе. Единственная ее одежда — ожерелье на шее: тонкая полоска кожи и на ней — две раковины. Одна из них — каури, маленькая блестящая ракушка размером с миндальный орех. Другая — столь же маленькая ископаемая ахатина.

Она снимает ожерелье и надевает его тебе на шею.

— Оно подарит тебе счастливую судьбу и процветание, — говорит она.

Ты обнимаешь ее за талию сильными руками, крепко прижимая к себе, вдыхая запах ее волос и кожи.

— Моя судьба закончилась здесь и сейчас.

— Не отчаивайся, — отвечает она. — Хоть я никогда тебя не увижу, не смогу к тебе прикоснуться, но моя частичка навсегда останется с тобой.

Ее большие глаза, хоть и полные смущения, излучают непоколебимую уверенность. Ей хочется верить, что их не разлучит даже смерть, что когда-нибудь они снова встретятся и будут вместе — там, где нет ни времени, ни спешки, ни запретов.

Твои пальцы скользят по раковинам ожерелья. Каури гладкая, как ее кожа, и блестящая, как ее зубы. Отверстие раковины похоже на безупречной формы влагалище — вход в мир блаженства и, увы, выход из него.

— Неужели эта маленькая ахатина сможет защитить меня от ударов судьбы?

Она улыбается, вспоминая вашу первую ночь.

— Ты сильный, как сейба, и гибкий, как королевская пальма. Ты выдержишь любые удары; никакая буря тебя не сломит. Твои корни крепко держатся за землю, а крона устремлена ввысь.

Снова два быстрых сухих удара в дверь, снова короткое молчание, и вновь два удара. Чей-то тихий голос пробивается сквозь бурю:

— Идём же, умоляю! А то будет поздно.

— Уже иду, Озе. Подожди минутку!

Всего одну минутку — на прощание, но за ней последует другая, а потом ещё и ещё...

Она тянется за платьем. Ты пытаешься ей помешать.

«Оставайся как есть, голой. Дай мне ещё посмотреть на тебя...»

Теперь на ней нет ожерелья-талисмана. Неужели у тебя нет ничего для неё на память?

На столе лежит твоя шляпа, которая больше никогда не понадобится, и фотография, где вы вдвоём.

Ты берёшь чемодан, ставишь его на стол, открываешь и достаёшь из внутреннего кармана ножницы. Затем сгибаешь фотографию пополам, проводишь ногтем по сгибу и разрезаешь вдоль.

Протягиваешь ей ту половинку, где ты стоишь во дворе, опираясь на капот грузовика.

— Вот, возьми. Вспоминай обо мне, как будто я рядом, а я буду вспоминать о тебе.

Ты смотришь на другую половинку, с которой улыбается она, и прячешь в нагрудный карман рубашки.

— Моё сердце не выдержит... — рыдание мешает тебе продолжать.

— Все будет хорошо, — лжет она.

Лжёт, потому что знает: она будет страдать всякий раз, проходя через двор или входя в столовую, или кладя руку на белые перила элегантной лестницы. Она будет страдать всякий раз, как услышит название страны, куда ты уехал. Будет страдать всякий раз, как услышит шум двигателей самолёта.

Будет страдать всякий раз, когда за окном идет дождь, как этой ночью.

«Все будет хорошо...»

Ты сжимаешь ее в объятиях, прекрасно зная, что ничего хорошего уже не будет.

В ближайшие секунды ты возьмёшь свои чемоданы и плащ, затем снова ее поцелуешь с невыразимой страстью, и пойдешь к двери. Но тут она окликнет тебя, и ты остановишься.

— Подожди! Ты забыл свою шляпу!

— Там, куда я еду, она мне не понадобится.

— Но она будет напоминать о том, как ты жил все эти годы.

— Не хочу. Оставь ее себе. Пусть лучше она напоминает обо мне.

Ты подойдёшь и, наконец, поцелуешь её в последний раз — нежно, жадно и долго. На мгновение глянешь ей в глаза. Вы оба закроете веки и стиснете зубы, чтобы не плакать. Ты нежно коснёшься её щеки, откроешь дверь, которая закроется за тобой со звуком, похожим на выстрел. Она прижмётся к двери и горько заплачет.