Однако последние имена являли собой несомненный разрыв с закостенелым прошлым. Имена Даниэла и Кларенс фейерверком врывались в унылую монотонность предыдущих имён. Казалось, уже одним своим рождением они принесли перемены в жизнь рода, словно родители возложили на них какую-то особую задачу, подчеркнув это новыми именами. Уже взрослыми кузины узнали, что Килиан выбрал имя для Даниэлы вопреки желанию своей супруги Пилар, которая приложила все усилия, чтобы переубедить мужа, но так ничего и не добилась.

Это имя всегда ему нравилось — и точка! С другой стороны, имя для Кларенс выбирала ее мать, известная писательница-романистка. Ей пришлось изрядно порыться в прошлом своего мужа-путешественника, перебирая милые его сердцу имена и названия, пока, наконец, не сошлись на одном имени, которое устроило обоих: Кларенс. Кларенс де Рабальтуэ. По-видимому, Хакобо не возражал — быть может, потому, что это имя соответствовало названию древнего африканского города и ежедневно напоминало о проведённых в этом городе счастливых днях, на что неоднократно намекал дядя Килиан.

Стоя перед картиной, Кларенс на миг представила новые графы над своим именем и именем кузины. Как будут звать представителей новых поколений — если они, конечно, вообще будут? Она мысленно улыбнулась. Определённо, учитывая ее медлительность в этом вопросе, пройдут годы, прежде чем на древе появится новая линия; и это довольно печально, поскольку жизнь представлялась ей длинной цепью, в которой все звенья с именами и фамилиями создавали прочную неразрывную связь.

Она не понимала, как другие люди могут не знать своих предков дальше поколения бабушек и дедушек. Хотя, конечно, далеко не всем довелось, как ей, вырасти в таком вот закрытом мирке, где направляют и задают тон старинный уклад и традиции, в то время как большой мир меняется так быстро, что все теряются и оказываются сбитыми с толку. В ее же случае имела место вполне понятная, хоть и несколько преувеличенная привязанность к своему родному дому, к своей долине, к горам, пронесённая через поколения; прочно закрепившись в душе, она помогла избежать всеобщего раздрая и непоследовательности.

Возможно, именно благодаря желанию стать связующим звеном между прошлым и будущим, Кларенс решила посвятить карьеру лингвистике, и в частности, изучению пасолобинского диалекта. Она недавно защитила диссертацию и устала от академического мира, который не только сделал ее человеком науки, знающим, как никто другой, этот умирающий язык, но и хранительницей культурного наследия, чем она особенно гордилась.

Однако порой она сожалела о том, что столько времени потратила на учебу и исследования. Особенно в свете ее отношений с мужчинами, потому что ее личная жизнь оказалась настоящей катастрофой. По тем или иным причинам отношения с мужчинами никогда не длились дольше года — как, впрочем, и у Даниэлы, хоть та, казалось, переживала разрывы легче, чем Кларенс: возможно, потому что была на шесть лет моложе или просто обладала большим терпением. Кларенс снова улыбнулась, подумав о том, как повезло им обеим — единственным дочерям, что они росли вместе.

Что бы она делала без этого дара небес, посланного свыше, чтобы поддержать хрупкими плечами? Хотя они были совершенно разными — и внешне, и по характеру, но чувствовали себя неразлучными сёстрами и, соответственно, не раз оказывались вместе в трудных или смешных ситуациях. Она вспомнила их кодекс чести, разработанный, когда они стали достаточно взрослыми, чтобы разница в возрасте не мешала вместе посещать вечеринки: если вдруг окажется, что им обеим понравится один и тот же молодой человек, преимущество имеет та, что познакомилась с ним первой. К счастью, в силу несходства характеров (Даниэла была более робкой, более практичной и, очевидно, менее страстной), а также различия вкусов (Кларенс привлекали несуществующие романтические герои, загадочные волки-одиночки, а ее кузину — обыкновенные, но зато реальные молодые люди) им не было необходимости проверять друг друга на преданность.

Вздохнув, она дала волю воображению — лишь на несколько секунд, чтобы увидеть новые графы своих незримых потомков.

Внезапно в спину повеяло холодком, словно кто-то легонько подул в затылок или погладил мягким пёрышком. Она вздрогнула и обернулась. Несколько секунд Кларенс пребывала в полном ошеломлении, даже в ужасе — ей показалось, что в доме кто-то есть. Это, конечно, было смешно: ведь она точно знала, что в ближайшие дни никто сюда не приедет, а все двери закрыты. Она никогда не была трусихой — во всяком случае, ей хотелось так думать, — но всегда принимала меры предосторожности.

Встряхнув головой, чтобы отогнать бредовые мысли последних минут, она сосредоточилась на главном, на том, что должна сделать здесь и сейчас, а именно — позвонить Хулии. Выйдя в одну из четырёх дверей маленькой гостиной, она оказалась под широкой лестницей с деревянными ступенями, ведущей на верхний этаж. Поднявшись по ней, вошла в кабинет, большую часть которого занимал обширный письменный стол, где она оставила свой мобильник.

Взглянув на часы, Кларенс подсчитала, что пунктуальная Хулия уже должна вернуться домой из церкви. Когда Хулия бывала в Пасолобино, то каждый день ходила вместе с подругой к пятичасовой мессе, затем делала круг по деревне, потом выпивала чашечку шоколада, после чего возвращалась домой на машине.

К ее удивлению, Хулия не ответила. Кларенс решила позвонить ей на мобильный. Оказалось, что Хулия играла в карты в гостях у подруги: понятное дело, не время для серьёзного разговора. Лучше отложить его на завтра. Кларенс чувствовала себя немного разочарованной. Ей не оставалось ничего иного, как ждать.

А впрочем, подождать-то нужно было всего один день.

Она решила вернуться в гостиную и привести в порядок разбросанные бумаги. Письма она вернула на место, спрятав в бумажник лишь один тот листок.