– Ничего себе безответственный! – возмутился Глинский. – А кто этот фашистский драндулет наладил? Летает, как ласточка. А? Обидно от вас такое слышать, товарищ куратор. Но… хватит разговоров, поторапливаться надо.

– Не надо, Витя, – Копылов утирал слезящиеся от смеха глаза. – Мы нового инженера собрались встречать, а он вот он сам до нас добрался. Вот что значит человек инициативный. Так что распрягайте, хлопцы, коней…

Договорить он не успел, резко хлопнула дверь легковушки. Из салона вышла стройная, эффектная брюнетка в сером пиджачном костюме и облегающей юбке. Ей заметно за тридцать, но она ничуть не утратила своей привлекательности и сама прекрасно об этом знает.

– Нет, товарищ куратор, не распрягайте, – строго сказала она.

– А-а-а, госпожа Вебер. Знакомься, Сережа, еще одна наша сотрудница. Госпожа Вебер.

Госпожа Вебер протянула Сергею руку, как-то неопределенно, то ли для пожатия, то ли для поцелуя. Сергей неловко пожал ее тонкую ладонь.

– Сергей.

– Неле, – кивнула барышня.

Госпожа Вебер изучающе рассматривала Сергея вблизи. Ранее она изучала его из авто. Сергей обратил внимание на ее глубокие, темные глаза. В таких глазах можно было утонуть, как в бездне.

– Так почему же не распрягайте, госпожа Вебер? – спросил Копылов.

– Потому что нам необходимо съездить в город за продуктами.

– А, ну это, конечно. Как говорится война – войной, а обед – …

– Вот именно, товарищ Копылов, – холодно сказала госпожа Вебер. – Поедемте, Виктор.

Виктор пожал плечами и прыгнул за руль. Машина снова жахнула, исторгла из своих недр очередное облако выхлопных газов и исчезла в сером шлейфе дорожной пыли.

– Во баба, генеральша! – восхищенно крякнул Копылов.

– А кто она такая? – спросил Жилин.

– Да, обычная переводчица, – сверкнула глазами Эва. – Прислали из немецкого антифашистского комитета. И почему вы Михаил называете меня товарищ Эва, а ее госпожа?

– Дык, ить, ты девочка, до госпожи еще экстерьером не вышла.

Эва гневно фыркнула.

– Ну, это уже простите! Фамильярности!

Эва тряхнула светлым подолом платья, стремительно взбежала по широкой парадной лестнице и скрылась в усадьбе. Копылов беззлобно рассмеялся.

– Вот, ить бабы – сатанинское племя, – сказал он. – Извелся я с ними. Хорошо, хоть, Серег, тебя прислали, все ж таки – на одного мужика больше будет. У нас ведь в коллективе одни бабы: польки, чешки, немки… Чертежницы, секретарши, машинистки. Вот сейчас вроде обещали русских прислать. Ох, истосковался я по своим-то, Серега.

– Говорят, немцев с этих земель будут выселять, и заново наполнять территорию Калининградской области советскими гражданами.

– Ну и правильно. Не, ну тех, кто с Гитлером не был связан, я думаю, оставят, а остальных – гнать отсюда в шею!!!

Михаил Копылов достал из внутреннего кармана пиджака дорогой, серебряный портсигар.

– Во вишь разжился трофеем, штаны в заплатах, зато портсигар фасонный. Куришь?

– Дымлю.

– Угощайся.

Сергей фыркнул спичкой. Мужики закурили.

– Не, вообще у нас тут народ проверенный, перепроверенный, – Копылов выпустил волнистое облако ароматного дыма. – Все-таки дело серьезное. У нас тут и чертежи стратегических, оборонных объектов хранятся. СМЕРШ налетает чуть ли не каждую неделю.

– Они ж сейчас по-другому называются?

– Да, один черт. Особист, он и есть особист. Семь потов сойдет пока отбрешисся. Каждого человека, как через ситечко пропускали. Ты вот будешь с Базелем работать, он главный по твоей епархии. Мужик грамотный, в концлагере сидел. Полька эта, щикочиха Эвка тоже там чертежницей.

– Работу-то хоть знает? – Жилин убирал с губ табачные крошки.

– Да не, девка хорошая, эт я так смеюсь с нее. Ей еще в куклы играть, а она впахивает по 12 часов не хуже любого мужика. Девка – молодец, связной была у польских подпольщиков.

– А госпожа Вебер? – спросил Сергей.

– Ух, царь-баба, – в очередной раз восхитился Копылов. – Тоже из антифашистского комитета. С Базелем живет. Кстати, а вот и он.

Из-за угла усадьбы медленно шел толстяк Базель. Он спустился во двор по узкой, серой, обшарпанной, каменной лестнице.

– Ну, вот значит, вы тут пока знакомьтесь, а я побежал чертежниц проведаю, а то им только дай волю, начнут чулками хвастаться, да новые лифчики примерять. Одно слово, бабьё!

– Как же я с ним говорить буду? – удивился Жилин. – Я по-немецки только: хэнде хох да Гитлер капут!