– Можешь поболтать, – милостиво разрешили с кормы.

– Будьте счастливы, – ответил малыш голоском чуть хриплым от волнения.

Римса сильно удивилась такому приветствию.

– Хорошая погода, – сказала она, чтобы как-то поддержать разговор.

– Лес-отец милостив к нам, – очень серьезно изрек шусенок.

– Да разве погода зависит от леса? – начала было Римса и тут же осеклась под сверлящим взглядом с кормы.

«Прямо прошил насквозь», – задохнулась она.

– Все зависит от леса, – оживился ребенок-шусь. – Лес – всему голова. Он посылает солнце в свое время и дожди в свое время. Он – великий отец. Он и его божественная супруга, мать-земля, кормят, одевают, защищают нас. Все зависит от них.

Шусенок оглянулся на корму. Оттуда благосклонно хмыкнули.

– А солнце, которое светит всем, кто зажег солнце? И кто повесил его на небе? – задала Римса провокационный вопрос.

Но маленький шусь не подкачал.

– Конечно, лес-отец, – уверенно ответил он. – Лес-отец создал Солнце и запустил его в небо, как золотой шар.

– А… , – открыла рот Римса, собираясь спросить, кто создал сам лес, маленького шусенка и всех других обитателей видимого мира, но не успела.

Страшный удар сотряс лодку. Шусь метнулся с кормы и распластался на дне, как большой меховой мешок. Туда же, на пол, он дернул Римсу и маленького родственника, приказав им закопаться в сухие листья, устилавшие каюту.

– Что это? – сдавленным шепотом спросила Римса.

– Не знаю, кажется, белластунг, – так же шепотом ответил Шусь.

– Удары судьбы всегда приходят внезапно, – чуть слышно пролепетал шусенок.

Шусь цыкнул на него и щелкнул по чуткому носику.

– Рассуждать будешь, когда останешься в живых, философ, а сейчас прикинься листьями и молчи.

Все трое замерли, едва дыша. Лодка продолжала раскачиваться, но не двигалась. Казалось, кто-то держал ее снаружи. И это было самое страшное, потому что тот, кто поймал лодку, в любой момент мог захотеть проверить ее содержимое. И тогда конец самому выдающемуся шусю эпохи. Тогда некому будет показывать путь к чародею. А жалкая не то жена, не то прислуга в переднике, которая ждет в отдаленной норе? Что станет с ней, если Шусь никогда, никогда не вернется?

Картины одна ярче другой мелькали в сознании Римсы. В носу у нее защипало от внезапной жалости к учителю, распластанному на полу в куче сухих листьев.

– Скажите, белластунги едят шусей? – спросила она, стараясь не всхлипывать от сострадательного умиления.

– Едят, едят! И еще они особенно любят таких безмозглых девчонок, как ты! – негодующе прошипел учитель и глубже зарылся в листву.

«Позвольте представиться… , …не так знакомятся в хорошем обществе», – вспомнила Римса церемонное поведение, блеск и важность Шуся при первой встрече. Жалость, которую она испытывала еще минуту назад, растаяла, как легкий снежок под солнцем.

И, несмотря на то, что лодка по-прежнему стояла на месте, что кто-то страшный снаружи держал ее, Римса вдруг развеселилась. Может быть, это было веселье отчаяния, может быть, врожденное бесстрашие. Все Са отличаются мужеством, хотя они были и остаются самыми малыми из малых обитателей леса. Приступ веселья толкался внутри Римсы, растягивал губы в улыбке, чесался на кончике языка.

– Какие эти белластунги ужасные, – зашептала она страшным голосом. – А, может быть, это перозавр. Тогда он начнет долбить лодку, и мы утонем. Вы хорошо плаваете?

Вопрос повис в гробовом молчании.

– Ужасные клювы у перозавров, длинные и крепкие. Мы здесь как в ловушке. Он обязательно до нас доберется и тогда…

– А-а-а! – пронзительно заверещал шусенок и сиганул из лодки. Легкий плеск раздался снаружи.

Насмешница оторопела. Она никак не хотела, чтобы кто-то из них, действительно, погиб, особенно, такой милый пушистый ребенок. Не раздумывая, Римса прыгнула за ним в холодную рябь ручья. Народ Са обожает сухое древесное тепло и крайне не расположен к любого рода сырости. Тем не менее, все Са – отличные пловцы. В теплую погоду после ливней поляна возле колонии обычно превращалась в озеро. И тогда лесной народец с удовольствием плавал, и плескался, и кувыркался в прозрачной солнечной воде.