— Стоп! — вскинул руку Олаф.

— А...

— По пути расскажешь, далеко до твоего цирка?

— Нет, он чуть в стороне от круга бессмертных и ближе сюда, дядя Мирт говорил, что...

— Веди, — оборвал девочку Олаф, и остальные воины дружно закивали.

Разумеется, попытка идти боевым строем и соблюдая хоть видимость тишины провалились, Кали просто не могла молчать. Видимо, так девчушка сбрасывала стресс. Естественно, Олаф попытался расспросить ее о волке, нежити и том, как столь юная особа оказалась в лесу. Само собой, ему тут же дали на все более чем исчерпывающий ответ. Настолько исчерпывающий, что к моменты выхода на полянку, занятую кибитками и повозками бродячего цирка, Олаф заочно знал две дюжины человек. Причем не только то, кем они приходящихся Кали, но и в каких отношениях состоят друг с другом, что умеют, любят, как выглядят, и даже отдельные, особо выдающиеся вехи биографии. Короче говоря, в голове отряда царил полнейший сумбур от информационной перегрузки, да и перед глазами все как-то плыло, лишь голос спасенной девочки, не умолкающий ни на мгновенье, служил путеводной нитью, по которой в разум вливались все новые и новые подробности из жизни бродячих циркачей.

— Папа! — радостно закричала Кали, и бросилась к звероподобного вида мужику, ничем не уступающим в размерах и косматости самому Олафу.

Крик девочки, и наступившая пауза в ее непрекращающейся речи, позволила воинам скинуть оцепенение и обнаружить себя в кольце вооруженных до зубов циркачей.

— На меня серебряный волк напал, а эти дяденьки меня спасли, — тут же выпалила Кали.

— Опять значит привязался, — огладил курчавую головенку мужик. — Отбой, — бросил он скрипучим, каким-то совершенно не живым голосом, и циркачи принялись убирать оружие.

«И откуда у них столько железа?» — подумал Олаф, но тут же отмахнулся от дурацкого вопроса. Итак ведь ясно, что жизнь у ботов неспокойная, кочуют, мало ли...

— Пап, а давай их чем-нибудь наградим? — подпрыгнула и хлопнула в ладони Кали. Да так звонко хлопнула, что Олаф и забыл, о чем только что думал.

— И чем же мы, бедные циркачи, можем наградить бессмертных? — посмотрел на девочку отец.

«Что-то тут не то», — поежился Олаф, которому показалось, что в глазах звероподобного мужика сверкнул янтарно-красный огонь.

— Конунг, — шепнул в ухо Спаар.

Олаф оглянулся, и увидел, как его воины сбились в стадо. Казалось, еще немного, и они затрясутся и начнут блеять, словно овцы, при виде волка. В душе поднялся гнев на собственный страх и... сделать или сказать он ничего не успел.

— Дядя Аид всегда говорил, нет лучшей награды, чем хорошая история. Можно я им ее подарю? Ну пожалуйста, — молитвенно сложила ладони Кали.

— И какую же историю ты хочешь им подарить? — проскрипел звероподобный.

— Грустную и героическую, им же ее по кабакам рассказывать, — ответила девочка и сделала вид настолько важный, что Олаф не удержался от усмешки.

— Ну расскажи, — поощрительно кивнул звероподобный и тут же уселся на траву.

Остальные циркачи последовали ему примеру, а Кали умоляющи посмотрела на Олафа и тот вздохнул. «Ладно, может это квест какой», — буркнул он и махнул своим. В конце концов, новые мобы, циркачи, спасение девочки от волка... «А ведь и он не читался», — внезапно вспомнилось Олафу. Определенно, если все это не начало эпической цепочки заданий, но закончить мысль не дала Кали, начавшая рассказ:

— Жил был в лесах маленький народец. Веселый и беззаботный, очень похожий на людей. Те же четыре пальца, — девочка выставила ладони, — те же острые ушки, — она замерла и тут же пошевелила собственными ушами. — Лес давал маленькому народцу все, — голос Кали стал каким-то напевным, словно колокольчики или метроном зазвучал. Да и сама она принялась слегка покачиваться. — Вот такой ягодки, — девочка показала половину фаланги маленького пальчика, — хватало чтобы наесться до сыта. Вот столько листочков, — она показала три пальца, — хватало чтобы сшить одежду. — Счастлив и беззаботен был маленький народец. День за днем он жил беспечно и весело. Дружили с лесом, зверями, травами и даже холодные пауки весело шевелились и приветливо махали лапками, когда рядом с ними пробегал кто-то из маленького народца. Цветы и деревья дарили маленькому народцу сладкий нектар и смолу, из которых тот варил веселящий мед. Маленький народец жил так тысячи лет, жил и не знал заботы. Постепенно он обрел свою, особую магию, магию радости. Но однажды, маленький народец узнал о других, тех, кто не умеет быть счастлив и беззаботен всегда. Удивился маленький народец, поразился, и решил поделиться своим счастьем с другими. Собрал маленький народец караван, и отправил его к другим, к тем, кто не умеет быть счастливым и беззаботным. Долго ехал караван, очень долго, вез лучшие веселящие меда. Самые искусные весельчаки маленького народца ехали в караване. И вот, достиг караван окраинных земель и выехал к черному замку. Огромному и страшному замку. Но не таков был маленький народец, чтобы отступать, и подъехали они к исполинским воротам, и постучали, и нежить живущая в замке поразилась тому, что гости не боятся ее, а шутят и веселятся. И открылись ворота, и смело въехал в замок караван. И вышел ему навстречу хозяин твердыни, и усмехнулся он холодно при виде нас.

«Нас?» — удивился Олаф, но мысль тут же ускользнула. Кали крутанулась на месте и продолжила говорить, а между ней и воинами поплыли полупрозрачные фигуры. Огромный зал, вершина которого теряется в непроглядной мгле, от взгляда на которую возникает ощущение бездны. Смотрящий прямо в душу. Всевидящей и всезнающей. Страшной своим равнодушием. Стрельчатые окна, простые, но почему-то будящие воспоминания о кольях. Нет, не просто кольях, а тех, на которые давным-давно сажали приговоренных. Хотелось отвернуться, найти что-то, но взгляд натыкался на украшенные резьбой колонны, пугливо перепрыгивал на стены, затянутые гобеленами в кроваво красных тонах, расписанных батальными сценами. Настолько живыми, что от них буквально веяло тоской и обреченность побежденных. Вот только пугало не это, а полное равнодушие победителей.

Олаф сглотнул, и тут же полупрозрачные картины обернулись полом под ногами, словно он опустил взгляд. Вот только черный камень не принес успокоения. Белым узором в нем проступали кости. Навеки застывшие в камне кости. В них ощущалась мука тех, кому они принадлежали. Казалось, что боль и смертный ужас стали теми цепями, которые навки привязали сонм духов к остатку прежнего вместилища.

— Но даже это не могло поколебать маленький народец, — голос Кали принес облегчение и развеял хмарь наваждения.