Шрифт:
Я слушала, не веря своим ушам.
— У вас нет запасного ключа?
— Так вон же, под шкафом, где доска отходит. Ты его туда всегда клала.
Вот оно — спасительное всевидящее соседское око!
— Спасибо! — кинулась к заветному тайнику.
Ключ лежал на месте. Два поворота в замочной скважине, щелчок, и на меня пахнуло прокисшим перегаром и застоявшейся мочой.
— Мама! — бросилась в дальнюю часть комнаты, отгороженную шторкой.
Вокруг бардак, на столе недопитая бутылка водки, грязные тарелки и мошкара, вьющаяся над остатками еды.
И воздух тяжелый, пропитанный алкогольными парами. Словно давно не проветривали помещение, хотя окно открыто.
— Мама! Мамочка! — На кровати в неестественной позе, полусидя, спала женщина. — Очнись, пожалуйста!
— С ней все в порядке. Ей даже лучше, чем тебе, — усаживаясь на невысокий табурет, констатировал Егор.
Я обернулась в поисках воды.
Где-то ведь должен быть графин.
За спиной раздался булькающий храп. Скрип кровати.
— Ты убедился? — накинулась на него, срывая злость за свое бессилие. Сгорая от стыда за окружающую нищету и злясь, что он все это видит. Словно я была виновата в происходящем. — Со мной все в порядке! Можешь быть свободен. Дальше справлюсь как-нибудь сама.
— Уверена? — пожирая взглядом, усомнился мужчина.
И почти тут же молниеносно вскочил с табуретки, хватая меня в охапку. Рывком отталкивая в сторону.
— Ты?.. — мое возмущение потонуло в звонком звуке бьющегося стекла.
Рядом с тем местом, где я только что стояла, пол внезапно оказался усыпан острыми осколками бутылки. Той самой, что пролетела в нескольких сантиметрах мимо нас.
— Приперлась? — послышалось злое сиплое карканье — А ты спросила у меня, прежде чем возвращаться? Я говорила, чтобы духу твоего здесь не было больше, мразь поганая? Говорила?
— Мама? — Все еще не веря в происходящее, вытянула вперед руки. — Мама, подожди! Я в больнице была, в аварию попала. Я объясню. Все это время…
— Да плевать мне, где ты шлялась! Объяснять она собралась. Сдохла бы — я б мазурку на твоей могиле станцевала.
— Мама… За что? — дрожащим голосом, отпихивая от себя Егора и приближаясь к ней.
Отчаянно пытаясь вспомнить, что я натворила такого, отчего от меня отвернулась родная мать.
— Юля, осторожнее! — предупредил Егор, ловя безуспешно за руку. — Юля! Юля, твою ж налево!
Я не поняла, как все произошло. Навернувшиеся слезы застилали глаза, мешая зрению. Смазанное движение, звон посуды, до боли резкая хватка сзади — и что-то загремело, падая на пол и разбиваясь.
Шипение Егора и крепкий мат со стороны родительницы.
А когда я проморгалась, мама сидела на полу между столом и поваленным стулом, среди разбросанных столовых предметов.
Сжимая в руках нож.
С такой ненавистью во взгляде, что я содрогнулась.
Перевела взгляд на Егора, который скалой стоял между матерью и мной, загораживая от разъяренной родительницы, и ахнула, заметив на полу пятна крови, что алыми дорожками стекала с правой кисти мужчины.
Глава 11
Глядя на всю эту ситуацию, частично смоделированную своими же руками, в глубине души я чувствовал себя конченым дерьмом.
Да, я знал, что мать Юлии увлекается алкоголем, знал, что последняя пыталась ее безуспешно лечить в прошлом и периодически гоняла местных собутыльников.
Но в достижении нужного мне результата, если ситуация того требовала, я готов был идти по головам.
Правда, в этот раз итогом не был доволен совсем. Неизвестно, чем бы все закончилось, не окажись я рядом. И последствия могли быть самыми непредсказуемыми.
От подобных мыслей меня бросало в пот и пробирало странным ознобом.
Я должен был убедить девчонку без нервов поехать со мной, втереться в доверие, но сдерживать свой характер, то и дело прогибаясь под ее капризы, оказалось непросто.
Поэтому и созрел простой план: вместо того чтобы спорить и доказывать свою правоту, показать ей ситуацию в самом выгодном для меня свете.
Она сама все поймет.
И согласится.
План сработал.
Юля впечатлилась.
А я чувствовал себя последней тварью.
И винить было некого.
— Тебе нужно перевязать рану. Или даже зашить, — подала голос девушка, все еще не глядя в мою сторону.
Я уводил ее из этого злачного места, именуемого родными пенатами, обняв за плечи, пока вслед неслись проклятия и какие-то странные обвинения. Ощущая под пальцами, как дрожат ее плечи, как отчаянно она пытается не показывать своего состояния, как ее корежит изнутри в немой истерике.
И был бессилен что-то сделать, чтобы девчонку отпустило.
Постепенно начинал ненавидеть самого себя, мысленно матерясь и проклиная все на свете.