Но только один человек во всём этом океане сейчас стоял в стороне от прочих рыб и злорадно улыбался, одной рукой придерживая высокий воротник плаща, а второй крепко сжимая небольшой саквояж. Святоша, кто же ещё, ликовал. Он был весьма сообразительным и быстро догадался, что это Киря сыграл в ящик. А даже если и нет, то сама мысль его тешила. Его глаза блестели нездоровым блеском помешанного. Кончик носа даже подрагивал, как от предвкушения лакомства. Он весь сиял. Как же, его влияние оказалось настолько велико! Его персона стала так значима. Его взгляды настолько сильны, что он в состоянии заставить человека отдать жизнь. Его дух переполняла вера, как он думал, в себя. Он не знал о ночном разговоре с Лёшей, который заблудившийся, угнетаемый чувством вины ум Кирилла воспринял в перевёрнутом виде.

Но был у Вермунда и ещё один, весьма корыстный повод для радости. Случилось так, что он тоже успел заглянуть в поезд. Но уже после того, как в вагоне побывал Лёшик. Кто знает, может и вправду провидение его какое привело и неизбежно навело на не особо-то тщательно спрятанное послание. Никого же не было рядом, ну Вермунд и забрал без колебаний себе деньги. Кактус всё равно спустит их на глупые недееспособные проекты. А Киря, конечно же, бездумно ими распорядился. Он-то найдёт им достойное применение. Так рассудил пастырь Божий, поскорее запрятал конверт поглубже во внутренний карман своего плаща и бодро зашагал своим путём.

Ещё через полчаса поезд двинулся. Молчаливо, лениво и медленно.

* * *

Когда Лёшик открыл свои большие глаза (на тот момент Вермунд ещё только подходил к перрону), он не поверил тому, что увидел. Прямо перед ним, посреди узкого прохода, навис грузный, тучный медведь. Зверю приходилось сильно сутулиться, чтобы не стукнуться своей приплюснутой головой о потолок. Его непропорциональные уши время от времени дёргались, отгоняя мошек. На круглом животе словно бы краской были выведены тёмно-красные узоры-линии. Он стоял, опустив свои тяжёлые лапы чуть ниже колен. Стоял. Смотрел сурово, как устал и снова стоял. Дышал тяжело, наполняя всё своё неповоротливое тело кислородом, так что плечи и холка высоко поднимались при каждом вдохе.

Лёшик протер глаза кулаками, но медведь по-прежнему стоял и стоял, перегородив своей грушеобразной тушей весь проход. Потом он неодобрительно взглянул на парня, повернулся и небрежно поманил того за собой увесистой, когтистой лапой. Лёшик послушался и пошёл следом.

СНЫ

ВСЕЛЕННОЙ

Реальность покачнулась и рассыпалась миллионом незримых колокольчиков. Словно облако цветного порошка холи, она ударила в лицо. Седой, как старость туман плотно укутал явь и зарослями паутины повис всюду. Пробираясь сквозь него, можно было разглядеть образы не то людей, не то духов, надевших шкуры людей. На обоняние терпко лёг запах благовоний, знакомый до неузнаваемости. Полотно пространства туго натянулось и застыло в напряжении, в ожидании какого-то рокового решения. Оно стало очень сконцентрированным, готовясь переродиться во что-то. Подобно цветку, скелет которого, зажатый в семени, готовится раскрыться прекрасным.

А потом глубокий звук огласил о появлении нового мира и раскинулся волной по многочисленным вариациям события. Всё гнетущее ожидание обернулось смешной нелепостью. На смену пришла живительная музыка голоса чистого, впитавшего в себя ручей жизни. И маленькие озорные леприконы закружились толстенькими короткими ножками, доверчиво зажмурившись, и звеня своими серебряными колокольчиками.

Вскоре многочисленные духи превратились в невообразимых, красочных существ. Любопытными драконами они проплывали мимо и раскрывали свои пасти, заглядывая в самую глубь души. На крыльях, заменявших небо, уносились вверх. Сливались с яркими, пёстрыми петухами и оборачивались пучеглазыми сомами красного цвета, что сливались в бурное море. Всё пространство вокруг стало тянущимся и обволакивающим – оно заботливо окутывало собой, согревая и защищая.

Лёшик осторожно отодвинул крупный листок размером больше него самого и заглянул в новый мир, который закрутился и заплясал вокруг него.

Но праздник это был не веселья. Он лишь выглядел таковым. И не праздник то был вовсе. Ритуал перехода мира, когда старые образы теряют окраску и блёкло растворяются, а новые атрибуты высыпаются, как карандаши из коробки всевозможными цветами, переливами и настроениями. Мир настраивается. И не замолкает он никогда. Лишь на время остановится, а потом загадочной мелодией неизвестности потечёт вокруг, погружая в новые вариации, сложенные из кубиков реальности, настолько удивительных, что и не знал ты о них.

1. ЗНАКОМСТВО С ТЁМНЫМ АНТИПОДОМ

Лёшику не привыкать ходить. Не привыкать есть, когда придётся. За свои двадцать пять лет он научился не ощущать усталости и не зависеть от голода. Покинув поезд, он последовал за своим необычным проводником и, вот, оказался у города.

Это была Москва. Лёша узнал её сразу. В скудных лучах неприветливого утра, казалось, что солнце сюда заглядывает нехотя, бросая крупицу тепла мимоходом, лишь бы поскорее отделаться от этого безнадёжного местечка, которому сколько ни давай – оно всегда ноет и жалуется. Оторванный от леса и обделённый солнечным вниманием, мегаполис высокомерно высился, разбросав вокруг себя множество человеческих муравейников. Сокрытый под низко опустившимися облаками. Заросший дебрями коммуникаций, сверхумных технологий и скоропортящихся святынь. Уже отсюда Лёша ощущал, как туго переплелись все его внутренности: словно под куполом, тут роились сгустки энергий, нарывавших, как гной внутри чирия, готового взорваться. Да только не взрывался он, а рос всё глубже, проникая в суть природы, и всё больше он обвивал своими корнями, утрамбовывал в спрессованные брикеты и вытачивал под собственные требования – под механизмы города, функционирующего только при наличии Принципа – за его же отсутствием эта Система, эта глобальная машина рушилась, а все, кто были в ней разбегались, напуганные и обезумевшие от нечто неизвестного им, живущим в алгоритме. Лёшику было любопытно рассмотреть этот вариант жизни. Он хотел понять джунгли такого рода. Это был его план на ближайшие несколько месяцев.

Лёша разведывающе ступил в город.

Многокилометровая трасса взяла его за руку и повела из мира ощущений в мир условности. С шумом сновали автомобили. Молчаливый асфальт тяжело гудел, пропитанный едким дыханием машин. Чем сильнее Лёшик приближался к городу, тем яснее он ощущал, как нерадостно приходилось этому безмолвному организму. Казалось, что небо, точно капроновый капюшон, натянули на эту местность, где царил культ тщеславия, синтетики и эмоции.

Оказался Лёша на отшибе трассы, километров за тридцать от Москвы. Закинув голову, как потерянный пингвинёнок он смотрел куда-то вверх и видел что-то своё за серой хмарью, раскинувшейся повсеместно. Вязкий поток гнетущих ощущений, тёк мимо и дела страннику не было до проблем синтетического мира – до того, как там скучающий в переизбытке похоти мажор придумал своему эго поводы для беспокойства или как обдолбанную присытившимся комфортом булемичку за горло тоска схватила. Вот и не спешил он никуда, шёл своей дорожкой, пока ещё незамеченный миром, извратившим первозданное, боготворящим мёртвое.